Интеллектуалы в средние века   ::   ле Гофф Жак

Время, уходившее на переписку, на совершенство письма (каллиграфия еще более, чем какография, — признак эпохи бескультурья с чрезвычайно малым спросом на книги), на украшение их со всем возможным великолепием для дворца, для нескольких светских или церковных магнатов, говорит о минимальной скорости оборота книг в те времена.

Более того, эти книги создаются не для того, чтобы их читали. Они осядут в сокровищницах церквей или богатых частных лиц. Это прежде всего экономические, а не духовные ценности. Пусть иные из авторов, копирующие фразы древних писателей или отцов церкви, утверждают превосходство духовного содержания книги. Им верят на слово, что только помогает увеличить материальную цену книг. Карл Великий распродал часть своих прекрасных рукописей, чтобы раздать милостыню. Книги рассматриваются не иначе, как дорогая посуда.

Монахи, трудолюбиво их переписывающие в scriptoria своих монастырей, лишь в малой степени интересуются их содержанием. Для них важнее потраченные усилия, время, усталость от переписки. Ведь это — епитимья, обеспечивающая им небесное блаженство. Кроме того, в соответствии с тогдашним пристрастием к установленным оценкам добрых дел и прегрешений, позаимствованным из судопроизводства варваров церковью раннего средневековья, монахи измеряли числом страниц, строк, букв выкупленные годы пребывания в чистилище либо, наоборот, сетовали на то, что пропущенная по недосмотру буква увеличит им срок этого пребывания. Своим наследникам они передали имя чертенка, известного тем, что он дразнил переписчиков, — Titivillus (впоследствии его вновь отыскал Анатоль Франс).

Наука для этих христиан, в которых дремал варвар, была сокровищем. Его следовало всячески охранять. Замкнутая культура существовала вместе с закрытой экономикой. Каролингское возрождение не сеяло, а копило. Но возможно ли скупое возрождение?

Лишь по невольной щедрости Каролингская эпоха может несмотря ни на что сохранить за собой этот титул. Конечно, самый оригинальный и самый сильный мыслитель эпохи Иоанн Скот Эриугена жил, не имея слушателей, — его признали, поняли, стали использовать его труды только в XII в. Но переписанные в каролингских scriptoria рукописи, концепция семи свободных искусств, перенятая Алкуином у ритора V в. Марциана Капеллы, выдвинутая им же идея translatio studii — передачи знаний Западу, прежде всего Галлии из Афин и Рима как очага цивилизации, — все эти накопленные сокровища будут пущены в оборот, брошены в горнило городских школ, переплавятся в нем и войдут в возрождение XII века как последнее свидетельство античности.



Современность XII века. Древние и новые

Совершать нечто новое, стать новыми людьми — так воспринимали себя интеллектуалы XII столетия. Может ли существовать Ренессанс без чувства возрождения? Вспомним о возрождавшихся в XVI веке, о Рабле. Из их уст, из-под их пера для обозначения современных им авторов часто выходит слово moderni. Они были новыми, современными и умели ими быть. Но такими новыми, которые не оспаривали древних; напротив, они подражали им, питались ими, взгромождались им на плечи. От тьмы невежества к свету науки не поднимешься, коли не перечтешь с живейшей любовью труды Древних, — пишет Пьер де Блуа. — Пусть лают собаки, пусть свиньи хрюкают! От сего не стану меньшим сторонником Древних. О них все мои помыслы, и заря каждого дня найдет меня за их изучением.

Вот как учил в Шартре, одном из знаменитейших школьных центров XII в., мэтр Бернар, по свидетельству своего именитого ученика Иоанна Солсберийского: Чем больше ты знаком с науками и чем больше ими проникся, тем полнее поймешь правоту древних авторов и тем яснее станешь их преподавать. Эти последние, благодаря diacrisis, что мы можем перевести как рисунок или окраска, из первоматерии истории, темы, сказания, с помощью всех дисциплин и великого искусства синтеза и сочетания создавали законченное произведение как прообраз всех искусств.