Проклятие вождя   ::   Мерфи Уоррен

Может, он отпустит ее. Она слышала, как рабы говорили, будто тех, кого приводят к большому камню, порой отпускают. Конечно, такое случалось не часто, а лишь иногда, но она специально сложила в кружок гальку на поросшем травой берегу — в качестве жертвы божествам реки. Они не так сильны, как Уктут, но иногда могут его перехитрить. И когда ее с поля привели в святилище, она просила своих покровителей лишь о том, чтобы они перехитрили Уктута и оставили ей жизнь.

И разве улыбка жреца, склонившегося над ней, и его нежные руки не означают, что она слишком юна и слишком хороша собой, чтобы умереть? Она, как и остальные рабы, не знала, что жертвы отсылают назад лишь в случае косоглазия, щербатого рта или шрамов, которые портят внешний вид.

Но у этой девчонки не было ни малейшего изъяна, и жрец племени актатль вырвал сердце у нее из груди.

И сердце было хорошее — даже изъятое из растерзанной груди, оно продолжало биться в чутких руках, а сама девица испустила отличный вопль — он наверняка разожжет аппетит Уктута. Жрец поднял продолжавшее пульсировать сердце высоко над головой, чтобы все видели, какой прекрасный дар семья принесла на благо всему племени.

Та, что выдавала себя за мать, завыла и упала на колени в притворном горе, выражения которого ожидали от нее. Хвалебная песнь наполнила храм под открытым небом, и, прежде чем сердце остановилось, жрец опустил его в колодец, а четверо других жрецов отправили вслед за ним и тело, не забыв снять драгоценное одеяние.

Таково было послание вождя племени актатль Моктезуме — с заверениями в доброй воле Уктута.

Вождь наблюдал происходящее с явным одобрением, но мысли его были далеко от этой бессмысленной и жестокой церемонии. Еще ребенком он понял, что вовсе не Уктут жаждал жертв, они нужны были народу и жрецам. А поскольку жертвами становились лишь рабы и пленные, жертвоприношения будут продолжаться.

В этот день другие мысли занимали его ум, когда он оглядывал свой народ, его дома и поля, простиравшиеся во все стороны на двадцать дней пути — на горных массивах, равнинах и реках. Все это было обречено. Люди обречены. Исчезнут даже слова, которые они говорят. И хотя он знал, что подобное случалось и с другими и еще со многими произойдет в будущем, что такова природа вещей — что-то приходит, а что-то уходит, внутренний голос подсказывал ему, что он не должен этого допустить.

Он знал, что пришельцы, появившиеся из воды, которую нельзя пить, заберут все, ибо они желали большего, чем просто желтый металл или рабы. Как донесли его шпионы, они хотели чего-то, что есть в каждом человеке и что существует вечно. «Что-то вроде разума, но не разум», — сказали шпионы. И пришельцы хотели заполучить это для своего бога.

А их бог был один, и в то же время их было трое, причем один из них погиб, но в то же время не умер. Вождь попросил шпиона узнать: не примет ли бог бледнолицых в свою компанию четвертого, Уктута, и, когда шпион вернулся со словами, переведенными с чужого языка, вождь понял, что все, чем жили актатль, ацтеки и майя, обречено и скоро уйдет навсегда. Слова были: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».

Их бог не примет крови, еды или вышитых тканей. Ему нужен живой рассудок людей. Не то что Уктут, которого можно обмануть одеянием из желтых перьев и фальшивым плачем женщины, притворяющейся матерью жертвы.

Вождь ничего не сказал жрецам, чтобы от страха или от гнева они не наделали глупостей. Это новое было непохоже ни на что, известное племени актатль до сих пор, и ничто, им известное, не могло этому новому противостоять.