Лерик   ::   Сергеев-Ценский Сергей

---------------------------------------------

Сергеев-Ценский Сергей

Лерик



Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Лерик

Повесть

I

Станционный сторож все бегал со свертками и корзинками с платформы к экипажу, и то и дело Софья Петровна Полунина кричала ему:

- А кулек?.. Где же кулек с сахаром? Ах, здесь!.. А балык?.. Ну, конечно, мы его забыли в вагоне! Ах, господи!.. Несешь? Ну вот, хорошо! А белила в жестянке?.. Длинный такой ящик с гвоздями?.. А-а!.. Василий, ну где же белила?..

Коричневый Василий все успокаивал:

- Здесь, ваше сиятельство!.. Несу, ваше сиятельство!.. Все в целости, ваше сиятельство!

А студент-филолог 2-го курса Марк Игнатьич Месяц разглядывал в это время лошадей, и так как он слышал, что бывают высокие и низкие бабки, то нагибался даже, чтобы рассмотреть, - но и бабки и все ноги по грудь были густо заляпаны осенней грязью.

Едкий запах лошадиного пота веселил: после долгой городской сидячки хорошо было рысить полями... Спросил кучера: "Далеко ехать?" - а кучер Филат, породистый кучер, то есть грузный, медленный и саркастический, тоже спросил:

- До нас-то?

- Да, до усадьбы?

- До нас зачем далеко? До нас недалеко... Верст семнадцать.

Лерик, закутанный в башлычок, подскочил, крича:

- Филат, Филат! Это мой учитель!.. Правда, какой высокий?

- Гм!.. - отозвался Филат.

- Правда, ведь - выше Павла Максимыча?

- Н-нет, Павел Максимыч будет повыше... - улыбнулся было снисходительно Филат, а уж коричневый Василий все в экипаже занял покупками - понадобился передок; свирепо запихивал под ноги Филату какой-то длинный, рогожей заделанный тюк, говоря Софье Петровне: "Конечно, в сельском быту все нужно, ваше сиятельство", а ему: "Ну-ка, опростай ноги-то к сторонке - се-ел!"

Наконец, поехали.

Сеялся, как иголочки, мелкий, но очень упорный октябрьский дождик и пахнул почему-то осиной, осокорем и ветлой, хотя нигде поблизости не было видно этих деревьев. Кругом залегли только поля блаженно размякшего чернозема, поля пустые - даже стерня была вся перетоптана скотом и брошена, и галок не было.

Ухабисто-мягкая, жидкая дорога внизу, чавканье двенадцати копыт спереди, сырой, прелый кожаный верх над головой, покачиванье и прыжки фаэтона - все это вместе очень хорошо укладывалось в слово "хлябь", и над этим живописным словом весело думал любивший многое в жизни, но больше всего слова Марк Игнатьич, лицом очень похожий на педагога Ушинского в юности.

Именно эта внешность и подкупила жену предводителя В-ского дворянства пригласить его (конечно, по объявлению в газете) заниматься с Лериком, и теперь они ехали со станции Висюнь в имение Полуниной Куньи-Липяги.

Эта маленькая черная пожилая дама с ястребиным носиком и восточными глазами, с богатейшей игрой сухого лица, жестов и интонаций не утомляла Месяца тем, что говорила все время. Для Месяца все на свете было еще чрезвычайно ново и любопытно, хотя он был больше мечтателен, чем пытлив, и давал жизни больше, чем брал от нее сам: молодость всегда ведь богаче жизни.

Софья Петровна рассказала ему, что она - урожденная графиня Кензерская, чтобы он не удивлялся, когда в доме будут звать ее "ваше сиятельство"; что английский метод воспитания превосходен, а французского она совсем не признает; что они не режут купонов, а живут личным трудом; что она сама ведет все хозяйство, а управляющий ее - немец Блюмберг - только упрям, как боров, и глуп; что у Лерика переменилось уж три домашних учителя: попадался все отчаянно тупой народ, а один из них, тоже студент, думал почему-то, что английский метод воспитания - это бокс; что вообще университеты - это клоаки, куда идут все отбросы общества, чтобы ничего не делать, шуметь и развращать...

- Прошу меня извинить, если вам это обидно, но я...