Провал операции Z   ::   Сан-Антонио

Я не очень силен в вопросах мехов животного происхождения, но та фиговина из соболя, которая небрежно прикрывала ее плечи, могла бы запросто покрыть дефицит национального бюджета. Что же касается драгоценностей, то рассматривать их можно только через зачерненное стекло, как при солнечном затмении, дабы не повредить ненароком сетчатку глаз.

Мы с ходу стали симпатизировать друг другу. Не то чтобы я так уж падок на симпатичных миллиардерш, просто каждый нашел, что искал…

Сан-Антонио, как вы должны знать, сам лично ни в чем не заинтересован, но любопытно все-таки посмотреть, как живут страшно богатые мышки, у которых над счетом в банке всегда светит солнце. Мне показалось интересным понаблюдать за ее причудами — у богатых ведь свои привычки.

Возможно, она купит Эйфелеву башню или начнет торговаться из-за Джоконды в Лувре, а может быть, снимет Версальский дворец и отдаст распоряжение разводить там белых слонов. Или еще что-нибудь, на что у меня фантазии не хватит. Но нет: Глория вела тихую дворцовую жизнь, а когда мы зашли с ней в ресторан, то за заказанную бутылку шампанского пришлось платить лично мне из моей скромной комиссарской зарплаты.

Пока мы с ней дружно натирали паркет, птичка изложила мне свой взгляд на Францию. Она считает ее мелким местечком. Начало впечатлению было положено на границе, когда служащие таможни серьезно обиделись на платиновые бамперы ее «Кадиллака». Как ни старалась мисс Виктис объяснить, что такая система безопасности автомобиля надежнее, господа таможенники вели себя так, будто на них напал столбняк. Словом, пришлось бедняжке звонить в консульство и просить, чтобы те разрешили дело. Мисс Глория считает, что страна, где не позволено ставить на машину бамперы из платины, находится в состоянии упадка.

В общем, может, она и права. Ей, например, не нравится, когда официант в ресторане на ваше замечание, что молоко подернуто пенкой, отвечает: «Можете его вылить себе в штаны!» Это противоречит ее религиозным убеждениям, а она вся из себя протестантский пуританизм во плоти. Да и еще полно всякого, что ее разочаровало: бедность домов на окраинах; полицейские, одетые будто только что вылезли из помойного бачка; таксисты-рвачи; телячье жаркое, подаваемое без смородинового конфитюра; курица в вине без ментола; Лувр, окрашенный белой краской;

Нотр-Дам, почерневший от времени, и прочее и прочее. Короче говоря, пора спасать положение и поднимать имидж Франции в глазах мисс Виктис на нужную высоту.

Я применяю экспресс-метод: глаза с поволокой, загадочное лицо, голос тихий, с придыханием, твердая рука исследователя. Пальцы быстро проводят разведку внутри глубокого выреза на ее платье сзади на манер, как это делают массажисты. Кстати сказать, у мисс остро торчащие лопатки, так что ложиться на надувной матрас спиной ей заказано может быть прокол!

Говорю ей, мол, я французский элитный флик, на что она без зазрения совести отвечает, что французский полицейский по сравнению с американским — то же самое, что настенный календарь по сравнению с оригиналом Модильяни. Теперь вы сами убедились, какой колкий язычок у девицы! Заявлять такое мне — мне, французу до мозга костей и даже глубже! Короче, решаю сегодня же вечером доказать ей на постели разницу между французским легавым и заокеанским фараоном.

Мы сидим за столиком кафе на берегу Средиземного моря. Оркестр делает свое дело под пальмами. Площадка под открытым небом освещена просвечивающими все насквозь прожекторами. А прямо у наших ног море под луной блестит и переливается фантастическими огнями. Можете мне поверить, я знаю Америку, но такого места, как Лазурный берег, вы не найдете нигде. Я спрашиваю мнение моей спутницы, и она соглашается.

Музыканты наигрывают мелодию «Ах, весна, что ты делаешь со мной!» гимн прыщам и угрям на физиономии.