Рассвет над Киевом   ::   Ворожейкин Арсений Васильевич

И ребята с ним опытные, выдержанные.

— Я с ним послал одного молодого, первый вылет. Начальник связи, капитан Боцманов, сказал:

— Попробуйте связаться с Худяковым по радио. Может, удастся…

Василяка взял трубку, но Худяков не отзывался.

— Далеко очень, не слышит, — вздохнул капитан. Василяка с раздражением бросил трубку:

— Почему на старте нет более мощной радиостанции?

— Не дают, да и по штату не положено.

«Есть один!» — азартно сообщило радио. Динамик вновь разразился залпами торопливых команд, тревожных предупреждений и просьб о помощи. Одна фраза прозвучала просто набатом: «Гляди-гляди! На нас сыплются „фоккеры“, а шестерка „мессеров“ навалилась на „горбатых“!» («Горбатые» — это наши Ил-2, у них кабина, словно горб, возвышается над фюзеляжем.)

В воздухе, по-видимому, было жарко. Мы напряженно молчали, вслушиваясь в неразборчивый гомон взволнованных голосов. Василяка, бледный, с одеревеневшим лицом, стоял согнувшись, прижав ухо к динамику. Это были скверные минуты для командира полка: он боялся, что штурмовики остались без прикрытия и сделались легкой добычей для вражеских истребителей.

Радио замолкло, и Василяка выпрямился.

— Кончается, кажется. — И крикнул полковому врачу: — Санитарную машину приготовить!

Радио молчало. Мы встревоженно переглядывались. Василяка снял фуражку, бросил ее на стол и грузно опустился на скамейку. Но скоро снова вскочил и уставился в пустое небо на западе.

— Должны бы уже появиться… — Заложив руки за спину, Василяка пробежался вокруг стола.

— Почему Худяков ввязался в драку с «лапотниками»? Вот, «илы» должны бы уже возвратиться, а их нет. Вот, если посбивали их!..

И в этот момент на горизонте низко-низко показались штурмовики. Над ними точками маячили истребители.

— Идут, — заорали мы хором и принялись торопливо считать: — Один, второй, третий…

2



Лазарев и я ждали Худякова в капонире. Но Николай Васильевич, выключив мотор, неподвижно сидел в кабине. Что с ним? Уж не ранен ли?

Подошли к кабине. Николай откинул назад голову, глаза закрыты, счастливое лицо раскраснелось — после тяжелого боя он наслаждался покоем. В такие секунды летчику не хочется ни говорить, ни слушать. И механик самолета, понимая это, не спешил вскочить на крыло и спросить о работе машины.

С видом хорошо потрудившегося человека Николай Васильевич вылез из самолета. Из нижней губы, прокушенной или треснувшей в бою, сочилась кровь. Не торопясь, Худяков снял с мокрой головы шлемофон и, вытирая платком лицо и шею, хрипло проговорил:

— Мир-ровая драка была! Крепко пришлось подрожать. Думал, пропаду. Но главное не в этом… — Он облегченно вздохнул и замолчал, поправляя изрядно поношенный ржавого цвета реглан.

— Ну говори! — поторопил я.

— Дай сначала папиросу.

Худяков хорошо знал, что я не курю, но сейчас не помнил об этом. Он весь еще был во власти пережитого. Подошел Михаил Сачков и доложил Худякову:

— Задание выполнил: сбил два Ю-восемьдесят седьмых… Из первых двух девяток мы с Выборновым завалили четырех «лапотников», а остальные побросали бомбы где попало — и наутек.

За Сачковым подошли другие летчики: Архип Мелашенко, Саня Выборнов, Николай Пахомов, Иван Хохлов. Их лица тоже светились радостью. Собралась вся группа, принимавшая бой с пятьюдесятью четырьмя немецкими самолетами.

Особенно возбужден был Выборнов. В этом бою он, сбил десятый вражеский самолет.

— Сколько, по-твоему, было всего немецких истребителей? — спросил его Сачков.

— Только с «юнкерсами» штук восемь, да на «илов» напало не меньше.

— Десять, — уточнил Худяков.

— А вы видели еще пару, которая подбиралась к штурмовикам снизу? — спросил Сачков.

— Как же! Я ее и отогнал, — пробасил командир эскадрильи.