Давно пора   ::   Губерман Игорь

Россия столько жизней искалечила Во имя всенародного единства, Что в мире, как никто, увековечила Державную манеру материнства.

Сильна Россия чудесами И не устала их плести: Здесь выбирают овцы сами Себе волков себя пасти.

А раньше больше было фальши, Но стала тоньше наша лира, И если так пойдет и дальше, Весь мир засрет голубка мира.

Моя империя опаслива: При всей своей державной поступи Она привлечь была бы счастлива К доносной службе наши простыни.

Рисунком для России неприменным, Орнаментом узором и канвой, Изменчивым мотивом неизменным По кружеву судьбы идет конвой.

Не в силах внешние умы Вообразить живьем Ту смесь курорта и тюрьмы В которой мы живем.

Растет лосось в саду на грядке; Потек вином заглохший пруд; В российский жизни все в порядке; Два педераста дочку ждут.

Благословен печальный труд Российской мысли, что хлопочет, Чтоб оживить цветущий труп, Который этого не хочет.

Чему бы вокруг ни случится, Тепло победит или лед, Странной этой странной страницы Мы влипли в ее переплет.

Здесь грянет светопреставление В раскатах грома и огня, И жаль, что это представление Уже наступит без меня.

Российская природа не уныла, Но смутною тоской озарена, И где не окажись моя могила, Пусть веет этим чувством и она.

Как Соломон о Розе

Под грудой книг и словарей, Грызя премудрости гранит, Вдруг забываешь, что еврей; Но в дверь действительность звонит.

Никто, на зависть прочим нациям, Берущим силой и железом, Не склонен к тонким операциям Как тот, кто тщательно обрезан.

Люблю листки календарей, Где знаменитых жизней даты: То здесь, то там живал еврей, Случайн выживший когда-то.

В природе русской флер печали Висит меж кущами ветвей; О ней не раз еще ночами Вздохнет уехавший еврей.

Отца родного не жалея, Когда дошло до словопрения, В любом вопросе два еврея Имеют три несхожих мнения.

Я сын того таинственного племени, Не знавшего к себе любовь и жалость, Которое горело в каждом пламени И сызнова из пепла возрождалось.

Мы всюду на чужбине, и всегда Какая ни случится непогода, Удвоена еврейская беда Бедою приютившего народа.

Еще земля в глухом морозе, А у весны уже крестины, И Шелушится на березе Живая ветка Палестины.

Живым дыханьем фразу грей, А не гони в тираж халтуру: Сегодня только тот еврей, Кто теплит русскую культуру.

Везде одинаков Господень посев, И врут нам о разности наций; Все люди - евреи, и просто не все Нашли пока смелость признаться.

Без выкрутасов и затей, Но доводя до класса экстра, Мы тихо делели детей, Готовых сразу же на экспорт.

У времени густой вокзальный запах, А в будущем объявятся следы; История, таясь на мягких лапах, Народ мой уводила от беды.

Кто умер, кто замкнулся, кто уехал; Брожу один по лесу без деревьев, И мне не отвечает даже эхо Наверно, тоже было из евреев.

В домах родильных выползают Все одинаково на свет, Но те, кого не обрезают, Поступят в университет.

Сегодняшний день лишь со временем Откроет свой смысл и цену; Москва истекает евреями Через отверстую Вену.

Стало скучно в нашем крае, Не с кем лясы поточить, Все уехали в Израиль Ностальгией сплин лечить.

Мне климат привычен советский, К тому же - большая семья, Не нужен мне берег суэцкий В неволе размножился я.

В котлах любого созидания Снискав себе не честь, но место, Евреи, дрожжи мироздания, Уместны только в массе теста.

Из двух несхожих половин Мой дух слагается двояко: В одной - лукавствует равин, В другой витийствует гуляка.

В эпоху, когда ценность информации Окрасила эпоху, как чернила, Повысились и акции той нации, Которая всегда ее ценила.

Летит еврей, несясь над безной, От жизни трудной к жизни тяжкой, И личный занавес железный Везет под импортной рубашкой.

Над нами смерть витает, полыхая Разливом крови, льющейся вослед, Но слабнет, утолясь; и тетя Хая Опять готовит рыбу на обед.