Испанская классическая эпиграмма   ::   стихов Сборник

Как правило, различаемые Лессингом части — ожидание и осуществление — имеются у Марциала, который неистощим в способах их со— и противопоставления. Марциал разнообразен, в его сюжетах могут соединяться или вступать в борьбу старое и новое, большое и малое, серьезное и комическое, но внутренний конфликт, ведущий к сюжетному взрыву, обязателен. Иногда этот взрыв — простая шутка, даже не слишком учтивая:

Если хвалю я лицо, хвалю твои ноги и руки,

Галла, ты тотчас в ответ: «Голой я лучше еще».

Но избегаешь, дружок, со мной отправиться в бани.

Уж не боишься ли ты, что не понравлюсь тебе?

(III, 51. Перевод Н. Шатерникова)

Третий стих поворачивает сюжет, четвертый создает конец, отличающийся внезапностью — ожидание обмануто, эпиграмма приобрела двойной и очень ехидный смысл. Сходное движение сюжета в следующем четверостишии:

Дом я в деревне купил и денег много потратил:

Дай мне сотню взаймы, Цецилиан, я прошу.

Не отвечаешь ты мне? Говоришь ты мне молча,

я знаю: «Ведь не отдашь!» Потому, Цецилиан,

и прошу.

(VI, 5)

Открыв особое искусство эпиграммы, своеобразие ее конфликта, Марциал уже свободно распоряжается всевозможными формами повествования: он ведет беседу с читателем, с другом, с возлюбленной, строит эпиграмму как рассуждение или как диалог — в последнем случае она превращается в стремительную микропьесу. Можно сказать, что Марциал предвосхитил дальнейшее развитие жанра в европейских литературах, он и в самом деле оказался подлинным его основоположником. В малой форме Марциалу удалось увековечить множество своих современников, заклеймив их глупость, низость, коварство, внешнее и внутреннее безобразие. «Дилетант, который все делает „мило“, но ничего не сумеет сделать хорошо, светский щеголь, собиратель памятников старины, докучливый знакомец, целующийся, по старому римскому обычаю, при встрече со знакомыми, симулянт, притворяющийся больным в надежде на подношения друзей, подозрительный погорелец, в пользу которого собрано гораздо больше, чем стоил его сгоревший дом, — лишь незначительная часть обширной галереи образов, встающей на страницах Марциала»  1 . Под пером Марциала малый жанр приобрел большой смысловой размах. «Кипящий Марциал, дурачеств римских бич», — писал о нем П. Вяземский, друг Пушкина, — последний и сам очень высоко ставил эпиграммы Марциала и поражал филологов точностью своих комментариев.

1 И. М. Тройский, История античной литературы, Учпедгиз, Л. 1957, стр. 451.

Марциал родился в Испании и, прожив около тридцати пяти лет в Риме, вернулся умирать на родину. Испания стала — наряду с Францией — классической страной эпиграммы. Конечно, это случайное совпадение, но — знаменательное. Традиция Марциала в Испании воскресла в самом начале Возрождения, «золотого века» испанской литературы, когда эпиграммы не чуждались великие поэты эпохи — Лопе де Вега, Аларкон, Тирсо де Молина, а несколько позднее — Гонгора, Вильямедиана, Кеведо. Конечно, как это было и во Франции, эпиграмма в испанской литературе изменялась вместе со временем, и, главное, изменялась та роль, которую в разные исторические эпохи ей приходилось играть в системе национальной поэзии. В XVII—XVIII веках, особенно в XVIII веке, эпиграмма становится политической сатирой. В те времена не было в Испании ни одного сколько-нибудь выдающегося поэта, который бы не сочинял эпиграмм.