Флинт   ::   Ламур Луис

Поймав ее удивленный взгляд, он снова улыбнулся и направился к концу вагона, где вытер запотевшее стекло окна и посмотрел на разбросанные по небу звезды и прижатую ветром траву. По краям насыпи виднелся снег.

Его замечание привело Нэнси Керриган в недоумение, хотя она и вынуждена была признать его правоту. Сколько людей свернули с главного пути и уперлись в тупик, так много потеряв в жизни. Может быть, и она тоже из таких. Она снова посмотрела на мужчину. Он не походил на жителя Запада, однако в его облике проглядывало что-то хищное.

Джеймс Т. Кеттлмен вернулся на свое место и сел. Еще десять минут…

За пятнадцать лет, прошедших после «Кроссинга», он превратил скромный начальный капитал во многие миллионы, нажив множество врагов и не приобретя друзей. Он женился на женщине, которая наняла убийц, чтобы покончить с ним; детей у них не было. И вот теперь он уходил из той жизни, как вошел в нее, не оставив позади ничего, что было бы ему дорого.

Тридцать лет назад, когда ему было два года, его подобрали в кустах рядом с сожженным караваном фургонов, где его проглядели совершившие налет команчи. Больше никто не выжил. Не осталось ничего, что подсказало бы, кто он. В течение следующих четырех лет его передавали из семьи в семью и, наконец, одной холодной ночью бросили в маленьком городишке на Дальнем Западе.

Кеттлмен снова прошел в конец вагона, оглянувшись на остальных пассажиров. Все спали или притворялись спящими. Поезд пошел медленно на длинном подъеме. Он перенес вещи на заднюю платформу и осторожно закрыл за собой дверь. Звезды холодно мигали в почти безоблачном небе, по горным травянистым равнинам гулял ветер.

Он сбросил мешки на насыпь и, перекинув одну ногу через перила тормозной площадки, на мгновенье помедлил, чтобы заглянуть в тускло освещенный вагон, затем спрыгнул на насыпь.

Он смотрел на красные хвостовые огни поезда, двигавшегося со скоростью пешехода, пока они не исчезли за поворотом, и от поезда осталось только гудение рельсов и свисток паровоза, долго звучавший под ночным небом. Сухая трава сгибалась под ветром, вдоль насыпи скреблись друг о друга ветки кустарника.

Джеймс Т. Кеттлмен исчез, а человек, который носил его имя, внушавшее страх и уважение, стоял на том же месте, где много лет назад стоял безымянный юноша. Теперь, как и тогда, он стал человеком без прошлого.

— Прощай, — сказал он, но никто его не услышал.

Взвалив на спину рюкзак, он подобрал мешки и, выбравшись из пологой низины, где пролегали рельсы, направился через равнину к далекому хребту, покрытому лесом. Вдруг его пронзила резкая боль. Он, согнувшись пополам, остановился, и его стало рвать. От неожиданного приступа слабости он упал на колени и остался в такой позе. Он никогда не испытывал физической боли — только чувство голода. Кеттлмен боялся всего, что могло отнять у него силы — это единственное, что у него осталось. Ему еще будет очень больно, но в последние дни, сказал врач, боль утихнет.

Человек поискал и нашел среди сосен лощину, где не так продувал ветер. Он наломал веток и разжег небольшой костер. Рядом он обнаружил сухое упавшее дерево и подтащил его поближе, чтобы создать дополнительное укрытие от ветра. Острым, как бритва, охотничьим ножом он обрубал ветки и поддерживал огонь. Человек вынул из мешка котелок и поставил воду для кофе. Он переоделся в джинсы, шерстяную рубашку и куртку из выделанной овчины. Он надел сапоги с низкими каблуками для ходьбы пешком и вынул два револьвера «смит-и-вессон» 44-го калибра русского производства — лучшие в мире револьверы. Один из них он вложил в кобуру оружейного пояса и застегнул его на бедрах, а второй засунул за пояс. Из длинного футляра он вынул крупнокалиберную, сделанную на заказ винтовку и собрал ее, а затем ружье.