ПАПИЙОН. ВА-БАНК   ::   Шарьер Анри

Вот так, на полную катушку, и ни днем меньше. И мне пришлось скушать это из рук самого председателя Бевена.

– Подсудимый, встаньте! – распорядился он голосом, лишенным какого-либо выражения.

Я встал. В зале наступило мертвое молчание. Люди затаили дыхание, и мне казалось, я слышу биение собственного сердца. Некоторые из присяжных воззрились на меня с любопытством, другие стыдливо опустили головы.

– Подсудимый, поскольку присяжные ответили «да» на все пункты обвинения, кроме одного – «преднамеренное», – вы приговорены к пожизненному заключению. Отбывать наказание будете на каторге. Желаете сказать что-нибудь?

Я не шевельнулся, лишь крепче сжал поручень барьера, отделявшего мою скамью от публики.

– Да, господин председатель. Единственное, что я могу сказать, – это что я не виновен и стал жертвой полицейских интриг.

– Стража! – сказал председатель. – Убрать заключенного!

Перед тем как исчезнуть, я услышал из зала голос:

– Не бойся, любимый! Я поеду за тобой, я найду тебя! – Это моя славная храбрая Нинетт подавала голос мне, своему возлюбленному. Ребята из нашей компашки, тоже сидевшие в зале суда, зааплодировали – они прекрасно знали все обстоятельства убийства и хотели показать, что гордятся мной – ведь я не проболтался и никого не заложил.

В той же комнате, где мы ждали суда, стражники надели на меня наручники, и один из них с помощью короткой цепочки присоединил мое правое запястье к своему левому. При этом не было произнесено ни слова. Я попросил сигарету. Сержант дал мне одну и прикурил ее. Всякий раз, когда я подносил сигарету ко рту, жандарм, следуя моим движениям, тоже должен был поднимать и опускать руку.

Так, стоя, я выкурил три сигареты. Никто не произнес ни слова. Я первый нарушил молчание – взглянул на сержанта и сказал: «Пошли».

Окруженный целой дюжиной жандармов, спустился по лестнице и вышел во внутренний дворик. Там уже ждал тюремный фургон, отсеков и камер в нем не было, и все подряд уселись на длинные скамьи. Сержант скомандовал:

– В Консьержери!



КОНСЬЕРЖЕРИ



Доехав до здания, где некогда размещался последний дворец Марии-Антуанетты, жандармы передали меня старшему охраннику, тут же расписавшемуся в приемке, и ушли, не сказав ни слова. Но перед уходом сержант пожал мне обе руки, скованные наручниками. Вот уж никак не ожидал!

– Ну и сколько тебе влепили? – спросил охранник.

– Пожизненное.

– Быть не может! – Он взглянул на жандармов и по их глазам понял, что я не вру. Этому пятидесятилетнему человеку немало довелось повидать в жизни, знал он и мое дело. – Вот суки, совсем рехнулись! – воскликнул он искренне.

Он осторожно снял с меня наручники и лично проводил в камеру, из тех, что предназначены для приговоренных к казни, сумасшедших, особо опасных преступников и получивших пожизненное заключение.

– Ладно, держи хвост пистолетом! – сказал он, запирая дверь. – Сейчас тебе принесут жратвы и твои вещи из старой камеры. Держись, Папийон!

– Спасибо, начальник. Со мной все в порядке, не бойся! А они пусть подотрутся своим вонючим приговором!

Через несколько минут в дверь заскреблись.

– Чего надо? – спросил я.

– Ничего, – ответил чей-то голос. – Вешаю табличку на дверь.

– Какую еще табличку

– «Пожизненное заключение. Нуждается в особом надзоре».

Совсем взбесились, подумал я. Неужели они всерьез считают, что эти тонны камня, висящие над головой, могут подвигнуть меня на самоубийство? Я храбрый человек, всегда им был и останусь. Я готов сразиться со всеми и вся.

Наутро за кофе я размышлял, стоит ли подавать апелляцию. Какой смысл? Вряд ли с другим составом суда мне повезет больше. А сколько времени потеряю... Год, а может, и целых полтора.