Тропа Селим-хана   ::   Дружинин Владимир Николаевич

Эх, ты! Просто стыдно…

Гайка уже забыла про мышь. Она заинтересовалась птицей, гомонившей в кустарнике. Навострила уши, потянула поводок.

— Фу! Гайка! Была бы ты охотничьим псом… тогда другое дело…

Баев отстал; он залез в малинник и набивал рот ягодами. Круглое лицо его сияло от удовольствия.

— Ты не подводи меня, — увещевал Тверских Гайку, — ладно? И тебе хорошо будет, и мне. Глядишь, и похвалят нас. Может, капитан меня на кочевку отпустит.

Тверских дал выход наболевшему чувству. Кочевье манило его по очень простой причине: там Лалико.

Познакомился он с ней весной в Сакуртало, в Доме культуры. Они танцевали. Большие глаза Лалико, черные, строгие, смотрели на солдата испытующе и, как ему показалось, не без симпатии. На прощанье он сказал уверенным и несколько небрежным тоном, что будет ждать ее в ближайшую субботу, в семь вечера, у ворот городского парка. «Не знаю», — ответила она смущенно и, к недоумению Игоря, не пришла. Он узнал ее адрес, разыскал дом на окраине Сакуртало. Калитку открыл отец. «Лалико нет дома», — сказал он, смерив солдата суровым взглядом. А только сейчас алела в саду косынка девушки! Стояла там, под навесом из виноградных лоз, и убежала! Через день Игорь повторил визит. Стучать он, однако, не осмелился. Долго бродил вокруг, ждал, не выйдет ли Лалико за водой к фонтану, не откроет ли ее рука окно.

Дом словно вымер. Солдат подозвал мальчишек, гонявших мяч, и те подтвердили, что хозяев нет, уехали в горы, на кочевку.

В тот же вечер сгоряча Игорь написал письмо Лалико. Не все получилось так, как надо, в этом письме, и солдат жалел потом, что опустил его в ящик. Были там и упреки — исчезла, мол, не предупредив, — и жалобы. Не привык-де он, Игорь Тверских, к такому обращению.

Лалико не ответила. Игорь послал второе письмо, но и оно осталось безответным.

Стороной он выяснил, что отец Лалико, Арсен Давиташвили, лучший чабан колхоза имени Руставели, — человек старозаветных правил. Сам подбирает жениха для дочери. Сватаются за нее двое: армейский офицер-украинец и местный горожанин-грузин, технорук консервного завода.

С горя Игорь решил выпить и прибыл в казарму из увольнения навеселе. Получил взыскание. В третьем письме убеждал Лалико не подчиняться тирану-отцу. Лалико по-прежнему молчала…

Вскоре Игоря перевели на заставу. И вот недавно нежданно-негаданно он встретил Лалико. Шел с пакетом в комендатуру, а она гнала по дороге тонконогого бурого бычка и словно не узнала Игоря. Он загородил ей путь, остановил, шутя потребовал пропуск в пограничную зону. Она показала. Тронула хворостиной бычка, двинулась было дальше — и тут бы Игорю поговорить с ней по-хорошему, а он встал на дороге и сурово сказал: «Все равно нельзя. Запретная зона».

Вот как это вышло. Конечно, никакого запрета не было; он выдумал это, чтобы удержать ее. Глаза Лалико гневно сверкнули; она, не проронив ни слова, повернулась спиной и оставила Игоря растерявшегося, уничтоженного.

Так и заварилась каша. Арсен прискакал к начальнику заставы и заявил, что Тверских проходу не дает Лалико, да еще оскорбляет его, обзывает тираном. Что выдавать дочь насильно замуж он и не думает, а только дает ей советы. Что Лалико, девушка разумная, видит, кто лучше, офицер, технорук или невоспитанный мальчишка, который к тому же падок на водку и похвалиться может разве только взысканиями.

Игорь был в наряде. Потом он пытался объяснить капитану, как все получилось, но куда там! Начальник слушал с неудовольствием, а потом начал выговаривать: «Вы его не знаете, а городите про него черт знает что!» И прибавил неизменное, что Игорю Тверских, сыну Никифора Тверских, должно быть стыдно вдвойне.