Жут   ::   Май Карл

Возьми мою сивую лошадь и отомсти за нас Ахмеду Асаду!

Лошадь прекрасно повиновалась мне; вскоре ударом приклада я свалил противника:

– Ты застрелил моего коня. Ты знаешь, что такая лошадь стоит жизни сотни курдов. Теперь ты мой пленник. Если ты не станешь мне повиноваться, мой нож моментально настигнет тебя.

Мы вернулись к скале, где лежал бездыханный Ри. Все говорили мне слова утешения. Внезапно Омар вскрикнул:

– Чудо Аллаха, смотри, смотри, эфенди, он идет, он идет!

– Кто, кто? – спросил я.

– Твой Ри!

Ри? Неужели он был лишь легко ранен? Я метнулся к Омару. Да, теперь и я видел, как, спотыкаясь и пошатываясь, медленно брел Ри. Из его груди стекала ручейком кровь. Сердце у меня разрывалось. Я подбежал к нему и руками обвил его шею, в то время как Халеф попытался остановить кровь. Конь дышал все медленнее; вот уже его язык замер; он испустил тихий вздох, судорожно дернулся… Теперь он был мертв.

…Тем временем уцелевшие бедуины собрались возле меня. Недоставало двенадцати человек. Как мы узнали потом, шестеро из них погибли, остальные были взяты в плен. Курды тоже понесли тяжелые потери. Они попытались приблизиться к нам, но Халеф несколькими выстрелами остановил их. Тогда я вышел им навстречу и, подойдя примерно на сотню шагов, обратился к ним со словами:

– Оставайтесь на месте. Мы взяли в плен Ахмеда Асада и брата Гафала Габойи и моментально убьем их, если вы будете враждебны с нами. Мы хотим заключить с вами мир, но я требую, чтобы нам выдали пленных, а также тела убитых для погребения. Кроме того, курды должны покинуть эту местность и дать мне двух персидских коней взамен убитого скакуна. Я даю вам четверть часа. Если вы не согласитесь с этими условиями, мы вздернем пленников на этом дереве.

Вскоре курды отступили. Пленные бедуины направились к нам.

Нам осталось лишь похоронить Ри, что мы и сделали на вершине скалы, близ могилы Мухаммеда Эмина. Настала печальная ночь. Я не мог сомкнуть глаз; Халеф и Омар тоже не спали; лорд непрестанно поносил бедуинов и их вождя. Хорошо, что они не понимали его! Рядом вскрикивал в бреду Амад эль-Шандур, призывая меня на помощь. Я обрадовался рассвету.

– Сиди, мне так грустно, так горько, – сказал Халеф. – Я уже никогда не стану смеяться. Мое сердце преисполнено слезами, словно умерла сама Ханне, прекраснейшая среди жен.

Я пожал ему руку, но не сказал ничего. Вместе с остальными мы стали спускаться в долину. В полдень мы отпустили наших пленных. Амад эль-Шандур, снова придя в себя, пожал мне руку и сказал:

– Слава Аллаху, что ты со мной, сиди! Ты меня спас. Прости меня! Я хотел крови; ты хотел любви; я пролил свою кровь и отнял у тебя Ри; ты же снискал любовь всего нашего народа!

Мы провели в здешнем краю еще четыре недели, пока Амад эль-Шандур не выздоровел. Наконец, пришла пора отправляться в путь. Англичанин поехал в Багдад, я – в Дамаск. Бедуины провожали меня полдня, а Халеф и его сын еще долго ехали рядом со мной.

– Сиди, мой милый, дорогой сиди, – сказал Халеф, осушая слезы. – Да хранит тебя Бог… всегда, а… я… я не… могу… дольше говорить!

Громко всхлипнув, он повернул лошадь и галопом понесся прочь. Я пожал его сыну руку и сказал со слезами на глазах:

– Будь таким же храбрым и праведным человеком, как твой отец! Быть может, мы еще увидимся. Если будешь когда-нибудь в Курдистане, то поднимись на скалы, где мы были, и поклонись от меня Ри!

Его губы дрожали; он хотел что-то ответить, но лишь молча положил руки на сердце и поскакал вслед за отцом…