Александр Буйнов   ::   Раззаков Федор

Он стал писать небольшие рассказики, умещая их в своей записной книжке. Причем не нашел ничего лучшего, как писать не о листиках-цветочках или на худой конец о любви, а про суровую армейскую действительность. Один из его рассказов даже назывался "Один день на губе", что явно перекликалось с "Одним днем Ивана Денисовича" Александра Солженицына (по словам Буйнова, это было простое совпадение, потому что из-за своей аполитичности он ведать не ведал про Солженицына). В один из дней замполит устроил "шмон" в казарме и нашел в тумбочке Буйнова его записную книжку. После этого "писателя" вызвали в Особый отдел.

А. Буйнов вспоминает: "Меня так и спросили: читал ли я Солженицына? А я, клянусь, даже имени этого тогда не знал. Мне на это: "Вы же написали точную копию, Буйнов!" А я писал про свое, про унизиловку эту, и насчет "одного дня" - это совпадение было. Наша губа была такой суровой, что к нам в степь возили аж за 50 километров из города особо провинившихся ракетчиков - для обычных случаев у них и своя была. На нашей губе настоящие тюремные законы, злющий комендантский взвод. Рассказ - как раз об их издевательствах. Как нас там занимали "общественно полезным трудом": лопатами грузим снег на сани, тащим втроем в другой угол двора, выгружаем. Когда весь снег перевезем - тащим его же обратно.

Или как нам отбой за 10 секунд устраивали. Представьте: построение в коридоре, и вот звучит эта команда, и все 30 человек должны протиснуться в двери камеры. А они стоят с секундомером. И еще надо успеть сапоги скинуть - бывало, часов до двух ночи тренировались выполнять команду "отбой" за 10 секунд. А в шесть - подъем. Вот такой день и описан в моем рассказе..."

На этот раз Буйнова продержали на "губе" около полутора месяцев, но он и этому был рад. Ведь могли передать дело в трибунал, и прощай дембель, до которого оставалось буквально чуть-чуть - пара месяцев.

В Москву Буйнов приехал в ореоле "диссидента" и с молодой женой. Однако то ли Москва не глянулась супруге Буйнова, то ли сам он сильно изменился в столичных условиях (его вновь закрутили друзья, музтусовка), но их семейная жизнь вскоре благополучно завершилась.

После армии Буйнов решил серьезно заняться музыкальным образованием и определился на учебу в училище имени Гнесиных. Кроме этого, он продолжил и свою сценическую деятельность. На этот раз его новым пристанищем стала только что созданная его приятелем из МГУ Эдиком Кабасовым группа "Аракс". Но почему Буйнов не остался в родных для него "Скоморохах"? Послушаем его собственный рассказ на этот счет:

"Вспоминается единственное письмо в армию от Градского. Саша писал, что "все скурвились, что все дерьмо кругом и что "Скоморохи" разваливаются. Короче говоря, быстрей возвращайся!" Когда я вернулся, то понял, что не "скурвились", а просто пришло время - люди повзрослели: кто-то женился, у кого-то ребенок появился... Образовались семьи, и, значит, надо было как-то определяться. А все эти юношеские задорные дела насчет денег в общую кассу так и остались задором, потому что мы до сих пор не знаем, куда наши деньги делись. Скорее всего остались в диване у Градского, у нашего бессменного "банкира". После гастрольной поездки в Куйбышев деньги наши также разошлись. Сначала Градский не хотел нам платить, потом заплатил какую-то мизерную сумму. Он, как любил утверждать, всегда думал о будущем группы, но оказалось, не о нашем будущем, а о своем, поскольку, будучи менеджером с нашего согласия, он автоматически и самих "Скоморохов" как творческую единицу выдавал за сугубо свой удел. В общем, дело кончилось распадом старых "Скоморохов", а новые, как известно, толком не состоялись..."

В "Араксе" Буйнов встал на свое привычное место - за орган.