Бельэтаж   ::   Бейкер Николсон

Сегодня же, впервые за 20 лет, два обособленных события напомнили мне о завязывании шнурков (3 события – если считать мгновенный прилив гордости непосредственно перед разрывом шнурка), средняя периодичность мыслей о которых составляла примерно 1/10 в год – хотя число вводит в заблуждение, поскольку, как я уже решил, следует брать для таблицы средневзвешенную частоту за краткие периоды – скажем, за 5 лет, для большей показательности, по крайней мере до смерти. Но невозможно предсказать, которая из 2 мыслей, об Аврелии или шнурках, займет более высокое положение в сводной таблице периодичностей после моей смерти [59] .

Пора было уходить. Солнечная рука стала липкой; я тер ее большим пальцем, пока не образовался крошечный темно-серый цилиндрик из масла от попкорна, городской копоти, отмершей кожи и сахара с печенья. Я щелчком отбросил его. И заметил, что дата все еще видна на ладони, но после следующего мытья рук окончательно исчезнет. Мне удалось так туго свернуть и скомкать пакет из «Папы Джино», что он почти полностью влез в молочную картонку; это вывернутое наизнанку достижение доставило мне смутное удовольствие. Собрав свое имущество, запечатанный пакетик из «Си-ви-эс» и книгу, я поднялся. Раздувшуюся картонку из-под молока я выбросил – точнее, осторожно положил на вершину холмика облюбованного пчелой оставшегося после обеда мусора, уже переполнившего ближайшую урну, убедился, что картонка не свалится, пока я не отойду, – для этого я несколько секунд осторожно поддерживал ее шаткое равновесие кончиками пальцев. Примять скопившийся мусор, как полчаса назад возле «Си-ви-эс», я не мог – от любого нажима вся куча только начала бы разъезжаться. Пчела взмыла с наполненного солнцем бумажного стаканчика и улетела делать трущобный мед из найденных в стакане остатков диетической шипучки. Я вошел в вестибюль и направился к эскалатору.



Глава пятнадцатая

В самом конце поездки я заметил окурок, подпрыгивающий и вертящийся у самой гребенки, под которой исчезали ступеньки. Я сошел с эскалатора, обернулся и еще несколько секунд смотрел на окурок. Его движения были ускоренным вариантом вращения банок с майонезом, арахисовым или оливковым маслом, апельсиновым соком или супом в самом конце ленты транспортера в супермаркете, чьи этикетки поворачивались снова и снова – «Хеллманз»! «Хеллманз»! «Хеллманз»! – в детстве я очень любил это зрелище. Я взглянул вниз, на гигантский серебристый глетчер вестибюля. У подножия эскалатора стоял уборщик. Я помахал ему. Он на секунду вскинул свою белую тряпку, а потом снова прижал ее к резиновому поручню.