Богема   ::   Ивнев Рюрик

В другое время и в другом месте я, может быть, и не решился бы взять у него денег, но в этом притоне и после проигрыша делаю это спокойно, будто вынимаю ассигнации из своего собственного кармана. И вдруг произошло невероятное: мне начало бешено везти. Удачно срываю несколько банков, выдерживаю два раза подряд свой собственный банк. Передо мной растет куча денег, карманы оттопырились от купюр, а кошель туго набит керенками. Амфилов к этому времени закончил крупную игру, много выиграл и был очень доволен.

– Поэзия – святое дело, – приговаривает он, приветствуя каждую мою удачную карту.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек лет двадцати четырех, красивый, хорошо сложенный, безупречно одетый. По тому, как он щурил серые лукавые глаза и как держался на ногах, было видно, что он если не пьян, то, во всяком случае, и не трезв.

Увидев меня, кинулся в мою сторону:

– Рюрик! Голубчик! Роднуля! Здорово!

Не слишком церемонясь с ногами, руками и головами играющих, заключает меня в крепкие объятия и кричит на всю комнату:

– К черту эту сволочь! Едем к цыганам!

В ту же секунду в него полетела жестяная коробка от папирос. Какой-то взлохмаченный человек в потертом френче поднялся во весь свой гигантский рост.

– Ты кого это сволочью величаешь, а?

Вошедший преобразился. Лицо его просветлело, глаза зажглись делано-добродушным огоньком:

– Друг мой! Не тебя, ей-богу, не тебя! Я говорю отвлеченно, разумею сволочь, так сказать, фигурально. Ты – хороший парень, наш, свой. Послушай, давай выпьем. Я – поэт. Небось слышал обо мне – Сергей Есенин. Не шути, сам Есенин перед тобой, а вот это – Рюрик Ивнев, поэт и друг, мой друг, мой брат. Едем к цыганам, будем пить. Э-эх, Россия! Вы думаете, я пришел сюда, чтобы играть? – воскликнул он после небольшой паузы. – Ничего подобного. Мне сегодня не надо играть. Вот, смотрите! – С этими словами он вынул из кармана пачку тысячерублевок. Хитро улыбаясь, подмигнул мне:

– Что, брат, это ведь больше, чем ты здесь наскреб?

– Есенин! Сам Есенин! – закричал Амфилов. – Какая честь, какое счастье! Пока не требует поэта… как это говорится у великого мастера, у гения земли русской…

– К черту гениев. К черту мастеров. Я – соль земли. Кто держит банк? Я иду ва-банк… Сорвал! Недурно! Закладываю новый банк. Пять тысяч в банке.

– Сергей! Ты же не хотел играть, – пытаюсь его остановить.

– А тебе что, завидно? Хочу и играю!

– Поэзия, поэзия, святое дело, – шепчет Амфилов, рассовывая выигранные деньги по всем карманам.

Я поднимаюсь:

– Не хочу больше играть.

– Что, струсил? – кричит Есенин.

– Сережа, брось дурака валять.

– Ну слушай, Рюрик, голубчик, сыграй со мной шутки ради… Чья возьмет! А потом – к цыганам. Кто выиграет, тот угощает.

– По рукам!

– Я выиграл. Я угощаю, – перебил Амфилов. – Едем сейчас, только не к цыганам, ну их, они выдохлись, они уже не то, что прежде. Едем со мной, я вам покажу такое место, что вы пальчики оближете.

Едва Амфилов кончил фразу, как к нему вплотную подскочил Есенин:

– Голубчик, скажи откровенно, ты фармацевт?

– Фармацевт? – удивился Амфилов.

– Значит, не фармацевт? – перебил его Есенин. – А я, брат, думал… Ну, черт с тобой, кто бы ты ни был, едем. Рюрик, ты с нами. Я тебя не отпущу!

– Нет, я не с вами. Мне надо на Чистые пруды.

– И мы туда же, – вскричал Амфилов.

– Но я… к моей знакомой.

– А мы к нашим знакомым. Ну, вот и соединим их.

– Нет, погодите, – сказал вдруг Есенин, – сначала я все же промечу один банк.

Но едва он успел произнести это слово, как дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и перед изумленными игроками предстала фигура повара в белом фартуке и таком же колпаке. Все уставились на него с испугом и изумлением.