Цена достоинства   ::   Быков Василь

Стоило мне упомянуть о наглых происках КГБ, как проверяющие насторожились: "А вы об этом всем рассказали?" - "Не всем, говорю, но некоторым рассказал. В частности, корреспондентам из Москвы и Варшавы. (По всей видимости, напрасно я так сказал. Вскоре корреспондента одной московской газеты, приехавшего ко мне за интервью, обвинили в пропаже щетки из гостиничного номера и не разрешали уехать обратно. А варшавскому корреспонденту на Гродненской таможне устроили шмон по полной программе. Пропустив свой поезд, поляк уехал лишь сутки спустя.)

Карпюка допрашивали о причинах его неприязненных отношений с обкомом, на что Алексей сказал: "Как они к нам, так и мы к ним. Юбилейной Ленинской медалью наградили Ульяновича (секретарь обкома по идеологии) - за искусственное осеменение коров, а нам с Быковым за войну - фигу под нос. Это правильно?" Проверяющие лишь многозначительно переглядывались.

Цековцы вскоре уехали, но мы понимали, что одной проверкой дело не обойдется. В лучшем случае следовало ждать оргвыводов. Прежде всего в отношении Карпюка.

Моя жизнь в Гродно сложилась так, что друзей-товарищей я там приобрел немного. Интеллигенция в этом областном городе держалась изолированно, ни во что недозволенное не встревая, опасаясь потерять партбилет - "хлебную карточку", как некоторые цинично называли этот документ. Незадолго перед тем в пединституте арестовали старого профессора Ржевского, конечно же, за национализм, хотя он на людях даже не разговаривал по-белорусски. Но у него нашли какие-то белорусские книжки издания двадцатых годов. Журналисты областной газеты, где я продолжал работать, относились ко мне подчеркнуто сдержанно, если не сказать с опаской. Иногда я встречался с Борисом Клейном, когда тот не был занят в институте. Клейн обладал довольно развитым аналитическим умом, приправленным изрядною дозой врожденного скепсиса, что мне в общем нравилось. В отличие от многих преподавателей-доцентов, он знал современную художественную литературу, читал московские журналы и вполне дружелюбно относился к Карпюку. Хотя нередко высмеивал друга за его причудливые эскапады, особенно против начальства.

Однажды вечером Клейн пришел ко мне, мы посидели немного, и я пошел провожать Бориса домой. Самую важную часть разговора, конечно, припасали под конец, на улице. Клейн жил недалеко, в старой части города, возле тюрьмы. Прошли по улице в один ее конец, потом в другой. Разговор вели о Карпюке - как бы его сдержать, чтобы перестал лезть на рожон, сожрут же! Тем временем стемнело, людей на улице было немного. Возле самого подъезда дома, в котором жили Клейны, вдруг из темноты появились трое, заступили дорогу. Занятые разговором, мы даже не успели понять их намерений, как тут же получили удары в лицо - и я, и Борис. У того сразу свалились очки, я недоуменно крикнул: "В чем дело?" - и снова получил удар. Мы закричали. Один из нападавших торопливо перебежал на другую сторону узкой улицы, где стоял третий из их группы. Оставшийся вдруг приблизился к нам почти вплотную, но вместо того, чтобы ударить, тихо сказал: "Простите, ребята!" И не спеша пошел к остальным.

Я помог Борису отыскать в темноте его разбитые очки, мы молча постояли немного у подъезда, наблюдая, как те трое не спеша, направились в сторону тюрьмы. Что делать дальше? Недалеко было управление милиции, напротив КГБ. Но мы туда не пошли.

Мы вообще никуда не пошли - ни в тот вечер, ни завтра. Мы уже поняли, чьих рук это дело и что жаловаться - бесполезно. Опять же, не так уж они нас избили - синяков вроде не осталось. Стекла в очках Бориса скоро заменили, а я вообще вышел без потерь. Оставалось разве что благодарить Бога и ждать новых злоключений.