Человек, который был Четвергом   ::   Честертон Гилберт Кийт

Не так я молод. Боюсь, мне дали несовершенное, устаревшее воспитание.

— Где же это? — спросил Сайм.

— В Харроу [18] , — ответил полицейский.

Как ни мнимы сословные симпатии, во многих они устойчивей всего, и чувства прорвались у Сайма наружу прежде, чем он успел с ними совладать.

— Ну что ж это такое! — сказал он. — Вам не место в полиции.

Полицейский грустно вздохнул и еще печальней кивнул.

— Я знаю, — серьезно сказал он. — Я знаю, что недостоин.

— Почему же вы туда пошли? — с непозволительным любопытством спросил Сайм.

— По той причине, — отвечал собеседник, — по какой вы ее бранили. Я узнал, что там нужны люди, которых тревожит судьба человечества, причем их больше страшат заблуждения развитого ума, чем естественная и простительная, хотя и нежелательная, слабость воли. Надеюсь, вы меня поняли?

— Мысль свою вы выразили ясно, — сказал Сайм, — и я с ней согласен. Ее я понял, вас — ни в коей мере. Как могло случиться, что такой человек, как вы, стоит в полицейском шлеме у реки и ведет философскую беседу?

— Вижу, вы не слышали о наших недавних переменах, — сказал полицейский. — Иначе и быть не может, мы скрываемся от интеллектуалов, ведь среди них в основном и вращаются наши враги. Но воззрения ваши как раз такие, как надо. Мне кажется, вы почти достойны примкнуть к нам.

— К кому и в чем? — спросил Сайм.

— Сейчас объясню, — медленно произнес полицейский. — Дело обстоит так: глава нашего отдела, один из лучших в мире сыщиков, давно полагает, что самому существованию цивилизации скоро будет грозить интеллектуальный заговор. Он убежден, что мир науки и мир искусства молчаливо объединились в борьбе против семьи и общества. Поэтому он образовал особый отряд полицейских, которые к тому же и философы. Они обязаны отыскивать зачатки заговора не только в преступных деяниях, но и в простых беседах. Лично я демократ и высоко ценю простых людей. Они прекрасно справятся там, где нужна простая отвага и простая добродетель. Но, сами понимаете, обычный полисмен не может обнаружить ересь.

Глаза Сайма светились сочувствием и любопытством.

— Что же вы делаете? — спросил он.

— Работа полицейского-философа, — сказал человек в синем, — требует и большей смелости, и большей тонкости, чем работа обычного сыщика. Сыщик ходит по харчевням, чтобы ловить воров; мы ходим на изысканные приемы, чтобы уловить самый дух пессимизма. Сыщик узнает из дневника или счетной книги, что преступление совершилось. Мы узнаем из сборника сонетов, что преступление совершится. Нам надо проследить, откуда идут те страшные идеи, которые в конечном счете приводят к нетерпимости и преступлениям разума. Мы едва успели предупредить убийство в Хартлпуле потому и только потому, что молодой Уилкс, человек на редкость способный, правильно понял один триолет.

— Неужели вы считаете, — спросил Сайм, — что современные идеи так тесно связаны с преступлением?

— Вы не слишком демократичны, — отвечал полисмен, — но вы правильно заметили, что полиция не милует бедных преступников. Иногда мне противно это занятие — я ведь вижу, как мои коллеги воюют с невежественными и отчаявшимися. Однако новое движение совсем иное. Мы не согласны с английскими снобами, которые считают неграмотных опасными злодеями. Мы помним римских императоров. Мы помним вельмож Возрождения. Опасен просвещенный преступник, опаснее же всего беззаконный нынешний философ. Перед ним многоженец и грабитель вполне пристойны, я им сочувствую. Они признают нормальный человеческий идеал, только ищут его не там, где надо. Вор почитает собственность. Он просто хочет ее присвоить, чтобы еще сильнее почитать. Философ отрицает ее, он стремится разрушить самое идею личной собственности.