Чужой в незнакомом городе   ::   Лимонов Эдуард

Я отметил, что название улицы созвучно второй линии клавишей на моей русской пишущей машине: йукенгшщзх . Если догадаться добавить к нему имя Александр и послесловие – страат, получится отличная улица. Несмотря на середину октября у таверн сидели северные люди и пили пиво. Аккуратно одетые и чистые, они посасывали желтые и темные пива с достоинством. Пижпелинсх , отрезанная вдруг Сшуммэрсшофстраат возобновилась более удобопроизносимой Вапперстраат . С большим удовольствием произносил я эти имена улиц незнакомого города, они ведь являлись частицами незнакомого языка, а следовательно и частицами души этого северного народа. Если Ж, Ш, Ф, X, – есть звуки этого народа, он, получается, часто употребляет шипение, фырканье и скептическое хмыканье. Я представил себе, что названия улиц сочинялись местными бургомистрами (?) в тавернах. Прерываемые хорошими глотками их доброго пива и рождались все эти пиж (втягивание пива в рот), пел (глотание) линсх (сдувание пива с усов и бороды).

На широкой ваппер (одна сторона ее была аккуратной стеной, скрывающей может быть дворцы, может быть сады) я решил съесть что-либо простое и выпить пива. Я никак не вяжусь с барами или кафэ какой бы то ни было страны, быстрый и нетерпеливый я предпочитаю встречаться для бесед по разные стороны рабочих, а не кафэ или обеденных столов. Посему выбирание заведения всегда стоит мне психологических усилий. Мне нужно было недорогое (не следует попусту тратить мани на еду, Эдвард. В восемь часов у тебя встреча с человеком, который будет твоим интервьюэром завтра на бук-фэр, запланирован обед.), но туземное (посещать незнакомый город и пить знакомый алкоголь и есть знакомую пищу глупо, Эдвард!) заведение. Я выбрал желтое здание полностью занятое мощной таверной: двери сияли медью – а медь всегда внушает мне доверие. Я опустился на одну из трех граней диванчика за стол, рассчитанный на большую компанию.

Увы, мне пришлось пить импортный Гиннес (фуй, ты же не в Дублине, Эдвард!), так как английский официанта оказался недостаточно развитым для того, чтобы понять, что я хочу местного темного пива. Французский, я по совету Мириамм решил не употреблять. В этой части этой северной страны не любят франсэ, веками старавшихся подчинить себе местное население. Нетерпеливо подрагивая коленом под белым фартуком, молодой человек объявил мне, что в их меню нет hot-sausage, но что он может принести мне сэндвич с sausage. Я сказал, что «ОК, неси», и попросил его еще об одном Гиннесе. Большой, умеренно рокотал на местном языке зал. От соседнего стола, наглая, звучала речь янки. Поверх местного наречия, громкая, как язык оккупантов. Я бессмысленно подвигал бокал с Гиннесом по столу, то-есть задумался.

…Сын простых русских людей из крошечных городков куда меньше этого (прославленного культурой, бывшего некогда финансовой столицей Европы) попал я на Вапперстраат . Мог бы не появиться в их городе, но появился. Выпил два Гиннеса, когда принесут, стану есть сэндвич с сосидж. Заплачу, пополню несколькими монетами кассу города. Как они тут живут, каковы их интересы? Разумеется, я понимаю, что употреблять словечко «их» в качестве заменителя для населения свыше двухсот тысяч человек – вынужденное обобщение. Едят, спят, работают, пьют пиво, совокупляются (тоже вынужденное обобщение, Эдвард!), увлечены как и большая часть населения планеты детскими волнениями прогресса. Прогресс придуман, чтобы не бояться смерти? Да. Но каждый придумал себе еще и личную иллюзию – защиту от смерти: детей, работу, гомосексуальность, изобретательство. В сущности чем наши города отличаются от Death Row [2] американских тюрем? Ответ: они комфортабельнее.