Еду в Самарканд   ::   Кривин Феликс Давидович

Каждая о четырех этажах.

О возрасте не спрашивайте: на троих полторы тысячи лет. Как начнут делить, каждая норовит побольше отдать, поменьше себе оставить. Особенно старшая. Хотя вообще-то она скуповата: окна только на первом этаже, а на остальных люки, товарные люки, чтоб побольше товара принять.

Пожелтеешь от такой жизни. Оттого она и желтая, как осенний лист, - не вспомнишь уже, какой осени: все они слились в одну осень.

Средняя поскромней живет: у нее люки только на третьем этаже. Но зато она самая толстая. Потому что и в мир глядит, и о своей пользе не забывает.

А вот меньшая - самая тоненькая. Люков нет, товара нет, одни окна, в мир вытаращенные. Ей бы только по сторонам глядеть своими окнищами: сама тоненькая, а они вон какие большие!

Не они ли, окнища эти, высмотрели "Трех братьев", таких же древних и реставрированных, - да не здесь, в Таллине, а в далеком городе Риге? Стоят "Три брата", прислонились друг к другу, чтоб не упасть, никак на троих полторы тысячи лет не разделят.

Вот почему старушки-избушки выглядят, как бабенки-избенки: они берегут себя. Для "Трех братьев" себя берегут. Полторы тысячи да полторы тысячи... Сколько ж это золотых свадеб можно сыграть!

В Эстонии многое охраняется государством. Лесные массивы, парки, болота, даже камни - огромные валуны, удивляющие своей величиной путешественников. И в первую очередь - памятники архитектуры.

Таллин не так уж стар, просто он сумел сохранить свою старость. Другие и молодость не хранят, другим наплевать - что старость, что молодость, была бы крыша над головой. У таких все рушится, и будь им хоть три тысячи лет, ничего от этих лет у них не сохранится.

А в Таллине все сохраняется, в нем что ни камень, то памятник.

Хотя для того, чтобы стать памятником, необязательно быть камнем.

Две лошадки, которые катают детей по улицам Старого Таллина, тоже, в сущности, памятники старины, хотя они вовсе не старые, даже скорей молодые.

Они-то молодые, но род их лошадиный давно устарел. Он всюду вымирает, не только в Эстонии.

Лошадь не медведь, чтоб ей охраняться государством. Она домашняя, своя, а со своими не церемонятся.

Стоит у Морских ворот Толстая Маргарита, смотрит в море, словно кого-то оттуда ждет, словно кого-то там, в море, хочет увидеть.

Кого она хочет увидеть? Может быть, Длинного Германа?

Башне башню увидеть легко, для этого ей не нужно подниматься на башню. Но при этом важно, куда смотреть. А Толстая Маргарита смотрит совсем не в ту сторону. Она смотрит в море, а Длинный Герман у нее за спиной. Он на горе, в Вышгородском замке.

И вся она, Маргарита, у Германа на виду, все ее двадцать четыре метра в поперечнике, семьдесят пять метров в обхвате. И вся жизнь ее у Германа на виду.

А жизнь у нее... Было, что видеть...

То целая казарма держала Маргариту на казарменном положении. То появились уголовники - опять же, целая тюрьма. Вот так и жила Толстая Маргарита: была то казармой, то тюрьмой, и все это на виду у Длинного Германа.

Вот потому-то и смотрит в море Толстая Маргарита: чтоб не смотреть на Длинного Германа. Она-то знает, что он сзади, у нее за спиной, но делает вид, будто он где-то в море.

Так ей легче.

Оттуда, где нет его, его можно хоть ожидать, а стоит повернуться - и сразу кончится ожидание...

У домов все не как у людей.

Вот старинный дом по улице Сяде. Когда-то, в молодости, в нем была богадельня, а теперь, в старости, учебный комбинат. И выглядит дом отлично в свои шестьсот тридцать лет...

Вот он, секрет молодости в пожилые годы: закрыть свою богадельню и открыть учебный комбинат.

Представим себе Таллин без новостроек. Не только новостроек нашего, но и прошлого, девятнадцатого века. И даже позапрошлого, восемнадцатого века.