Гримаска под пиковую точку   ::   Гергенрёдер Игорь

Шорох шин по траве, лающий Ажан, чета из “жигулей”: обоим под сорок, он с пухлыми волосатыми ручками, которые непрестанно движутся; она сдобная; рыжая чёлка, золотой кулон на полной шее. Привет! Ах, привет! Чудесненькое утречко! Безусловно! Разве что солнечной радиации чуток лишку, чревато мутационными изменениями в потомстве: в третьем поколении может появиться альбинос. Неважно, лишь бы не австралопитек. А что вы имеете против австралопитека? Австралопитек с умом, по нашим временам, — венец мечтаний: великое здоровье и жизнестойкость! Всё — Далмат в своём амплуа! Безусловно, и в форме тоже. Встал в шесть? Тебя надо лишать воскресений! Проплыл свои километры? Разумеется. И сплавал сегодня не только за очередной порцией здоровья... поворот головы в её сторону, а гость и так уже неотрывно на неё смотрит... пристальный взгляд его спутницы.

— Анатолий и Антонида. А это — Алина. Можно без Власовны?

Занятно, какое выражение будет у Антониды, если сделать сейчас книксен в этом почти призрачном купальном костюме?

— Не знаю, как с мутациями, но от твоей жары, Далмат, я разомлею...

— Млей на здоровье, Антоша, или боишься — не заметит? — Анатолий разглаживает на животе сорочку натурального льняного полотна, что вкупе с джинсами подчёркивает сомнительные пропорции фигуры. Антонида, внутренне кипя, разворачивает конфету перед равнодушной мордахой Ажана.

Хозяин глядит на часы:

— Четверть одиннадцатого — время второго завтрака.

Алина берёт у Никандрыча сумку с вещами:

— Так я в ванную? — направляется к дому, цокая каблуками босоножек по узорным плиткам дорожки. Хозяин предупредительно её обгоняет, а навстречу с веранды сходит сухощавый, чем-то напоминающий моряка на покое: смуглое, почти коричневое лицо, тщательно подбритые усики под внушительным носом, загорелые ступни в плетёнках.

— Доктор Иониди, — хозяин с полуулыбкой слегка наклоняется в сторону человека, — друг моего отца и винодел-любитель. Юрий Порфирьевич, я вам привёл больную, она жалуется на водобоязнь.

— Возьму и выдам! — Иониди поиграл глазами. — Я не тот, кем меня хотят представить. Я терапевт, а не психиатр, мои дорогие, и нам здесь хватает вдоволь одного больного Пет... Петрарки.

— Петрония, Юрий Порфирьевич.

— Пусть будет так, — Юрий Порфирьевич промокает платком усики а ля Микоян, бросает взгляд на вставшего поодаль Никандрыча, благодушно улыбающегося. — Ровно в одиннадцать будем измерять ваше давление, будьте готовы.

— Да мне что, Юрий Порфирьевич, я всегда...

— Путаешь гарниры, — закончил несколько неожиданно и безапелляционно Касопов, — сегодня завтрак номер восемь, так что напряги усилия и не передержи яйца, — и, обращаясь к ней: — Перекаливать яйца — хроническая и, боюсь, роковая ошибка Петрония.

— Почему роковая?

— Постоянство в ошибках — привилегия некоторых мужчин и красивых женщин, а у таких, как наш милый Петроний, это попахивает склеротическим тленом безнадёжности.

— А сами склероза не опасаетесь?

— Что?

— Питать слабость к яйцам в вашем возрасте...

Они вошли в прихожую, в нише Касопов подхватил двухпудовую гирю, стал выжимать. Выдохнув: “Десять!” — толкнул гирю в угол, эффектно распрямился и распахнул перед ней дверь ванной.

Сверкающий кафель стен, волчья шкура на полу, вычурные полки с набором шампуней на самый взыскательный дамский вкус, ворсистые полотенца и льняные расшитые утирки, три зеркала в резных ореховых рамах. Утопленная в полу огромная ванна. И среди этого парфюмерно-галантерейного разгула — телефонный аппарат на инкрустированном янтарём поставце: сочетание изощрённого культа тела с деловитостью... Неужели тут хозяйничает не дама? Краски для волос и даже перекись водорода... интересно бы глянуть на жену этого утопающего в неге Персея... Сколько лет не попадалось такое мыло?..