Я хочу сейчас   ::   Эмис Кингсли

По правде, Ронни Апплиард чувствовал к старикам лишь легкую неприязнь, никогда не лил слезы из-за водородной бомбы и, оккупируй вновь британская армия Индостан, даже не стал бы тратить время на пугань, разве что самого бы послали туда. На миг он лаже подумал, не обернется ли показная забота о стариках против него, не взбесит ли интеллигентную и свободомыслящую молодежь, которая, он считал, была основной его публикой. Потом приободрился, вспомнив, что юные ублюдки ненавидят отцов, а не дедов.

Когда дали титры и огромную студию заполнили звон и грохот, Ронни взглянул на собеседников, по-другому изобразив ту же искренность, то есть поднял брови и усердно замотал головой. Крупным планом это выглядело бы несолидно, но сейчас сойдет.

Как обычно, он с жаром сказал:

– Чертовски здорово! Одна из лучших дискуссий за время существования моей программы. – Ронни всегда так говорил: участники должны уйти с симпатией к тебе или хотя бы с меньшей злобой, чем следовало бы по логике. – В самую точку попали!

– Думаю, да. Думаю, да, – прозвучало слева, но министр сказал несколько раздраженно: – В предписаниях о попечении говорится…

– Я знаю, Фил, мне очень досадно, не пойму, что за бес меня попутал. В среду, конечно, я это исправлю. Когда сообразил, было слишком поздно отступать. Это даже на секунду выбило меня из седла – надеюсь, не было заметно? – Ронни метнул тревожный взгляд в пространство между обоими собеседниками.

– Чтобы вы показались озабоченным, вам нужно было что-нибудь покрепче этого, – сказал, чуть улыбнувшись, министр.

– Всем спасибо! – крикнул голосом тренера хозяин сцены, когда звон и грохот затихли.

Начался шум уборки. Режиссеры титров – два сморчка в коричневых комбинезонах (единственные члены команды старше 30 лет) – собирали с армейской суетой черные картонные щиты. Камера отъехала, как бесшумный подъемный кран.

Из джунглей подмостков и кабелей у выхода вынырнул режиссер, бородатый, в вельветовой куртке, и зашагал через студию. Ронни перегнулся и похлопал министра по коленке.

– Честно, Фил, мне очень жаль.

– Не будем об этим, мистер Апплиард.

Режиссер остановился перед ними и вскинул руки над головой, как Дракула.

– Отлично, – сказал он громким голосом. – Просто отлично. Получат ли они это, можно только гадать, но нам-то что? Смело и откровенно! Сейчас болтают, что дискуссии никогда не приводят к согласию. Но, по-моему, ПО-МОЕМУ, без конфликта нет стоящего телевидения. И в конце концов разве не предполагается, что у партий должны иногда быть разные взгляды? Спасибо, сэр Томас, – Он подался вперед и тряхнул руку члену оппозиции разок, но с силой, потом министру. – И вам, мистер Гибсон. Хорошая работа, Ронни. Минуточку.

Он схватил проходившего мимо техника за плечо и заговорил быстро и монотонно:

– Фред, учти, если кто-нибудь, работая на меня, станет валять дурака, о чем ему скажут, но он снова сваляет дурака, больше у меня он не работает, и ему дьявольски трудно будет найти другую работу. Ясно? Извините, – мгновенно продолжил он, повернувшись к собеседникам. – Но такое нужно высказать, пока еще свежо, а то закиснет. Начнет портиться. Впрочем, кому какое дело? Это в конце концов только телик. Всего лишь старина телик. Ну, если все вы не прочь пойти в бар, я только скажу два слова ребятам, и с вами, хорошо?

– Я бы с радостью, Эрик, – сказал Ронни, – но нужно уматывать. Мне далеко.

– Детка, что бы там ни было, подождет. Для глоточка всегда есть время.

– Прости, но там уже дым коромыслом, знаешь, как налетают на стоящую выпивку?

– Нет, вы послушайте его! Кошмар! Такой чудный вечер, а он думает о том, что останется на столе для несчастного, бедного птенчика! Ладно, беги. Слушай, амстердамский клип не годится для среды.