Луи Армстронг - огромнейший хроноп   ::   Кортасар Хулио

А я, затерянный под огромными сводами его пения, закрываю глаза, и вместе с голосом сегодняшнего Луи ко мне приходят все его голоса из ушедших времен, его голос со старых, невесть куда пропавших пластинок, его голос, поющий «When your lover has gone», поющий «Confessin», поющий «Thankful», поющий «Dusky Stevedore». И хотя сейчас я не более чем зыбкое, едва ощутимое движение в совершеннейшем пандемониуме театрального зала, который голос Луи подвесил в воздухе огромным хрустальным шаром, мне на мгновенье удается вернуться к самому себе, и я вспоминаю тридцатый год, когда познакомился с Армстронгом, впервые услышав его на пластинке, вспоминаю тридцать пятый год, когда сумел купить моего первого Армстронга, «Mahogany Hall Stomp», в записи фирмы Полидор. Я открываю глаза, и вот он здесь, на сцене парижского театра, я снова открываю глаза, и вот он стоит вживе после моей южноамериканской любви к нему длиною в двадцать два года, и поет, поет, смеясь во всю ширь лица смехом вечного ребенка, Луи – хроноп, Луи – потрясающий хроноп, Луи – несущий радость людям, которые того стоят.

Но вот Луи обнаружил, что в партере сидит Юг Панасье [10] , его друт, Луи, конечно, счастлив – еще бы! – и спешит к микрофону, чтобы посвятить ему следующую пьесу, и они с Трамми Янгом начинают острый контрапункт тромбона и трубы, а это – ну, рви на себе рубаху в клочья и швыряй их один за одним или все разом в воздух. Трамми Янг бросается в атаку, точно разъяренный бизон, вот он перебивает, вот отскакивает, снова нападает, еще немного и ты этого не выдержишь, но Луи, он все равно обводит, проникает в любую лазейку, и ты уже слушаешь только его трубу, в который раз убеждаясь, что, когда играет Армстронг, каждая лягушка – в свою лужу, и всё тут! Потом наступает примирение – Трамми и Луи вместе устремляются ввысь, точно два тополя, растущие рядом, и последним взмахом ножа распарывают сверху донизу воздух, а мы сидим не шелохнувшись, в какой-то блаженной одури. Концерт закончен, Луи, наверно, уже надел свежую рубашку и думает о гамбургере, который ему приготовят в ресторане, о том, как примет душ, но зал все еще заполнен хронопами, погруженными в этот волшебный сон, толпами хронопов, которые медленно, будто против воли двигаются к выходу – и каждый еще пребывает в своем сне, а в самой сердцевине сна у каждого хронопа – крошечный Луи, который все играет на трубе и поет.