В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

- А что должна делать элита в лагере? - протрубил Нержин прямо в ухо Герасимовичу, только он и мог расслышать. - То же самое, но с двойным усилием! - протрубил Герасимович ответно. Немного проехали - и воронок остановился. Ясно, что это была вахта. - Руська! - крикнул один зэк. - А бьют? Не сразу и глухо донеслось в ответ: - Бьют... - Да драть их в лоб, Шишкина-Мышкина! - закричал Нержин. - Не сдавайся, Руська! И снова закричало несколько голосов - и все смешалось. Опять тронулись, проезжая вахту, потом всех резко качнуло вправо - это означало поворот налево, на шоссе. При повороте очень тесно сплотило плечи Герасимовича и Нержина. Они посмотрели друг на друга, пытаясь различить в полутьме. Их сплачивало уже нечто большее, чем теснота воронка. Илья Хоробров, чуть приокивая, говорил в темноте и скученности: - Ничего я, ребята, не жалею, что уехал. Разве это жизнь - на шарашке? По коридору идешь - на Сиромаху наступишь. Каждый пятый - стукач, не успеешь в уборной звук издать - сейчас куму известно. Воскресений уже два года нет, сволочи. Двенадцать часов рабочий день! За двадцать грамм маслица все мозги отдай. Переписку с домом запретили, драть их вперегреб. И - работай? Да это ад какой-то! Хоробров смолк, переполненный негодованием. В наступившей тишине, при моторе, ровно работающем по асфальту, раздался ответ Нержина: - Нет, Илья Терентьич, это не ад. Это - не ад! В ад мы едем. В ад мы возвращаемся. А шарашка - высший, лучший, первый круг ада. Это - почти рай. Он не стал далее говорить, почувствовав, что - не нужно. Все ведь знали, что ожидало их несравненно худ[396] шее, чем шарашка. Все знали, что из лагеря шарашка припомнится золотым сном. Но сейчас для бодрости и сознания правоты надо было ругать шарашку, чтоб ни у кого не оставалось сожаления, чтоб никто не упрекал себя в опрометчивом шаге. Герасимович нашел аргумент, не досказанный Хоробровом: - Когда начнется война, шарашечных зэков, слишком много знающих, перетравят через хлеб, как делали гитлеровцы. - Я ж и говорю, - откликнулся Хоробров, - лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой! Прислушиваясь к ходу машины, зэки смолкли. Да, их ожидала тайга и тундра, полюс холода Ой-Мя-кон и медные копи Джезказгана. Их ожидала опять кирка и тачка, голодная пайка сырого хлеба, больница, смерть. Их ожидало только худшее. Но в душах их был мир с самими собой. Ими владело бесстрашие людей, утерявших все до конца, - бесстрашие, достающееся трудно, но прочно. Швыряясь внутри сгруженными стиснутыми телами, веселая оранжево-голубая машина шла уже городскими улицами, миновала один из вокзалов и остановилась на перекрестке. На этом скрещении был задержан светофором темно-бордовый автомобиль корреспондента газеты "Либерасьон", ехавшего на стадион "Динамо" на хоккейный матч. Корреспондент прочел на машине-фургоне: Мясо Его память отметила сегодня в разных частях Москвы уже не одну такую машину. Он достал блокнот и записал темно-бордовой ручкой: "На улицах Москвы то и дело встречаются автофургоны с продуктами, очень опрятные, санитарно-безупречные. Нельзя не признать снабжение столицы превосходным."

[397]

Роман начат в ссылке, в Кок-Тереке (Южный Казахстан), в 1955. 1-я редакция (96 глав) закончена в деревне Мильцево (Владимирская область) в 1957, 2-я и 3-я - в Рязани в 1958 (все уничтожены позже из конспиративных соображений). В 1962 сделана 4-я редакция, которую автор считал окончательной. Однако в 1963, после напечатания "Одного дня Ивана Денисовича" в "Новом мире", появилась мысль о возможной частичной публикации, были выбраны отдельные главы и предложены А.Т. Твардовскому.