Щелкунчик   ::   Окунь Михаил

Аннотация: Из предисловия к сборнику «Ураган Фомич»

«…Увиденное автором поражает своей точностью, пронзительностью. Галерея женских портретов, как говорится, „бьет по мозгам“. Те ужасы (и запретные радости) нашей жизни, о которых многие лишь слышали, проходят перед нами в этой книге. И портрет самого героя нарисован с небывалой для нашей литературы откровенностью: городской плейбой, ищущий приключений, а находящий трогательные картины настоящей жизни, существующей, оказывается и на дне.»

Валерий Попов, председатель Союза писателей Санкт-Петербурга

---------------------------------------------

МИХАИЛ ОКУНЬ

ЩЕЛКУНЧИК

Рассказ



Чуть прихрамывая, он вышел из «Лидла» [1] и зацепился взглядом за афишу местного штадтхалле: «Der Nussknaker». Вот как! — «Щелкунчик». И кто же его дает?

На разбухшей от дождя бумаге он с удивлением прочел, что с «Щелкунчиком» выступает некий «Петербургский городской балет». Земляки, значит. Занесло же их в этот городишко в Восточных Альпах!

Кроме Петипа, фамилии на афише не говорили ничего. «Ясно, — подумал он. — Собрались пенсионеры от балета и занимаются чёсом по германской провинции. Хотя с другой стороны, подобные команды обычно дают „сцены из балетов“ — особого реквизита при этом не требуется: попрыгал по сцене Панталоне в узеньком камзольчике, и все довольны. А тут — как-никак „Щелкунчик“: всё же декорации, костюмы… Странно, пожалуй».

В правом верхнем углу афиши он нашел число — сегодня. Нет, вчера. Дни слипаются, даты наползают одна на другую… Вчера…

Он раскрыл зонт. «Щелкунчик». Первый в жизни «взрослый» балет, который он увидел. Вот его, первоклассника, мама ведет на дневной спектакль в Кировский. Мыши серые больше всего запомнились. И — обратное превращение в принца.

Превращение… Не сам ли он превратился из юного принца, которому, казалось, все красавицы Ленинграда были доступны, в сорокапятилетнего тяжеловесного нускнакера с квадратной челюстью? Впрочем, не будем. И через минуту он забыл об афише, балете и Петербурге-городе.

Когда упали ранние сумерки, он вышел из дому. Пересек Штутгартерштрассе и вошел в старый пешеходный город, «альтштадт», основанный чуть ли не девять веков назад. На месте Питера тогда еще пузырились болотные газы.

Он пересек Торплац, свернул в узкий Радгассе — «Колесный переулок». Навстречу ему попался шустрый улыбающиеся немецкий дедушка, шествующий за ручку, как здесь принято, с востроглазой негритяночкой лет тридцати. В России это называлось «по-солдатски». Не этот ли типаж уже встречался ему примерно неделю назад с вкрадчивой китаянкой примерно того же возраста?

Слева показалась «Башня шпионов» — видимо, с нее во времена дикого Средневековья высматривали вражеских лазутчиков. Неподалеку на непомерно большом постаменте, испещренном невнятными барельефами, торчала хиловатая фигурка мифического «короля угрей» — не тех, которые на физиономии (как тут не вспомнить Набокова: «Угорьки-то из вас повыжмут, будьте спокойны» [2] ), а которые рыбы. По названию сего деликатеса и был именован город.

Вроде бы угри должны были обитать в бойкой речонке с еврейской фамилией Кохер, сбегающей с гор, и то пропадающей где-то под городскими мостовыми, то вновь неожиданно выскакивающей на свет божий. Но как раз угрей он в ней и не замечал никогда, зато пятнистую стремительную форель видел не раз. Он прошел мимо огромного разлапистого здания банка и вошел в гонконгскую закусочную. Здесь его знали, и он не чувствовал себя чужаком.