Жаркое лето в Берлине   ::   Кьюсак Димфна

Месяцы, проведенные мной в Западном Берлине летом и осенью 1959 года, с ужасающей ясностью показали мне, что те же самые люди, одержимые теми же идеями, вновь готовят миру ту же самую участь. Западные газеты, за редким исключением, хранят молчание. Лишь немногие честные журналисты прилагают все усилия, чтобы раскрыть правду. Лидеры западногерманского правительства открыто требуют развязать войну. «Прусский офицер» преподносится германской молодежи как «образец благородства». В школах детям внушают, что Гитлер был «великим государственным деятелем». Киоски забиты журналами, восхваляющими деяния нацистов.

Военные преступники занимают ответственные посты в правительстве и на дипломатической арене. Органы правосудия, полиция почти всецело находятся в руках бывших нацистов и эсэсовцев; их имена, биографии, номера партийных билетов зафиксированы в картотеках всех ведущих газет мира. Врачи-нацисты из концентрационных лагерей пользуются поддержкой правительства.

Короче говоря, Западный Берлин, описанный в моей книге «Жаркое лето в Берлине», — это Берлин, который я увидела летом 1959 года. А все события, все характеры взяты мной из жизни.

Димфна Кьюсак

28 декабря 1961 г.



Глава I

Дверь каюты захлопнулась. Потрясенная беспричинным гневом Стивена, Джой прислонилась головой к иллюминатору: мир в ее глазах пошатнулся. А «Тангаратта» плавно скользила по глянцевитой поверхности моря.

Там, за бортом, свет, падавший с палубы, змеей извивался на черных водах, и белая пена на гребнях волн растворялась в темноте. Влажный и теплый ветерок, вызванный движением судна, дул в лицо, не освежая и не успокаивая. Стивена не было возле нее, ей не с кем было разделить эту безлунную ночь с нависшим над морем черным небом, на котором сквозь туман чуть мерцали одинокие звезды. Лежа на койке, закинув руки за голову, она мучительно переживала свое одиночество. Мысли беспорядочно роились в мозгу. Она долго лежала, не отрывая глаз от двери, смутно соображая, что нужно бы встать и приоткрыть дверь: жара стояла невыносимая. Жужжащие электрические вентиляторы мало помогали.

Но она не встала. Мысленно она поднималась вслед за Стивеном на верхнюю палубу. Вчера вечером, когда он вот так же вдруг выбежал из салона, она пошла за ним. Каждую ночь после отплытия из Сиднея, уложив дочурку спать, они шли на нос корабля полюбоваться, как разбиваются о борт судна волны каскадом фосфоресцирующих брызг, как ныряют и резвятся, поблескивая спинами, дельфины.

Так было до сих пор. Но сегодня Стивен в гневе выбежал из каюты, как и вчера вечером, когда она по просьбе нового пассажира стала играть менуэт Моцарта.

Снова и снова спрашивала она себя: «Что с ним! Что случилось?» Перебирая в памяти свои поступки, она не находила в них ничего такого, в чем могла бы себя упрекнуть. Она хорошо знала свои недостатки, а девять лет замужества научили ее, что их безмятежная жизнь нарушалась лишь из-за пустяков, которым не следовало придавать значения. До сих пор это были короткие размолвки. И когда ей случалось вспылить — а она так и не научилась владеть собой, — Стивен вставал и, не говоря ни слова, выходил из комнаты. Она сразу же брала себя в руки и бежала за ним, и Стивен воспринимал это как безмолвную просьбу о прощении, и жизнь их снова текла счастливо и безмятежно.

Давно уже она не испытывала вспышек гнева: выдержка Стивена действовала на нее отрезвляюще.

Нет, сегодня ей не в чем упрекнуть себя. Поистине путешествие протекало замечательно от самого Сиднея: прекрасная погода, комфортабельная каюта, чудесный пароход на двенадцать пассажиров — плавающий остров между двумя мирами! Былые заботы исчезли бесследно, а новые еще не вступили в свои права.

И разве Стивен не радовался путешествию! Верно, вначале он не одобрял ее затеи.