Чисто научное убийство   ::   Амнуэль Песах

Бартон Рекс интересовался последними достижениями военной промышленности, а я подпал под влияние, что говорило, конечно, не в мою пользу как о профессионале.

Основным товаром оказалось российское оружие. Оружие, которое попадало на Запад и Ближний Восток по дешевке, по совершенно демпинговым ценам. «Росвооружение» искало рынки сбыта, вело трудные переговоры, проводило маркетинг, а в это время за спиной этой государственной структуры российские производители оружия сбывали товар любому посреднику.

А потом все это откликалось на Кавказе, в Чечне, где дудаевцы сражались с русской армией русским оружием, полученным от западных и ближневосточных поставщиков — и наверняка с ведома американских аналитиков, которые, я был уверен в этом, куда раньше меня размотали эту цепочку. Если я сумел придти к определенным выводам, потратив свои кровные две сотни долларов, то российский отдел ЦРУ с бюджетом хорошего министерства…

Работа была увлекательной, я ощущал себя не только историком, но и разведчиком-аналитиком, и больше всего гордился тем, что ни разу не обратился за помощью и информацией в наш МИД — наверняка они могли бы мне помочь и наверняка не стали бы этого делать, нашу бюрократию и мнимую секретность я знал хорошо.

А потом подвернулась командировка в Париж, и я не смог отказать себе в удовольствии сделать сообщение на тему «Поставки вооружения чеченской оппозиции».

Эйфория ученого-исследователя: получив результат, стремишься поделиться с коллегами и совершенно не думаешь о том, что кому-то и твой результат, и весь твой интерес именно к этой, тщательно скрываемой, теме, наносят ущерб, и неизбежно возникает необходимость остановить, прервать, не допустить…

Эйфория ученого плюс привычка к демократической открытости — из кабинета ведь даже кровь на полях сражений кажется не такой красной…

Когда доктор Саразин отвел меня к окну, где открывался замечательный вид на Сену и бульвар Сен-Поль, и начал задавать быстрые и заинтересованные вопросы, я не нашел в этом интересе ничего подозрительного. Но и все свои карты раскрывать, естественно, не стал: не потому, что меня что-то обеспокоило, но, согласитесь, ни один ученый не станет даже ближайшему коллеге излагать все детали неопубликованной еще и даже не вполне законченной работы.

А потом Саразин подошел ко мне на банкете, мы улыбнулись друг другу, мы были друг другу симпатичны, мне и в голову не приходило, что именно Саразина я должен сторониться, и бокал вина из его рук я принял с удовольствием, вино было хорошим, и мы выпили до дна за продолжение сотрудничества.

Где мы были после банкета? Скорее всего, наркотик специфического действия содержался в вине, и меня возили потом к гипнотизеру, который объяснил мне, что я должен делать. Меня снабдили флакончиком с шипами и отвезли в гостиницу. Может быть, даже уложили в постель и пожелали спокойной ночи… Нет, в постель я лег сам, ведь утром — это я помнил (а может, и это воспоминание было навязанным, а не истинным?) — дверь была закрыта изнутри, и ключ торчал в замочной скважине…

Бедная Айша Ступник… Если бы она купила билет на другой рейс или хотя бы на другое место, то осталась бы жива. Но тогда рядом со мной в самолете оказался бы кто-то другой. Женщина? Мужчина? А если — ребенок?

Действительно, если бы в соседнем кресле летел ребенок, сделал бы я то же самое?

То же самое — что?

Честно говоря, прежде, читая в газетах о зомби — людях, поступающих как роботы, выполняющие приказ, я мало чему верил. Я не встречал зомби на улицах, я не имел с ними дел на работе, о них не рассказывал мне Роман — в его практике зомби тоже не встречались.