Кот, который любил Брамса   ::   Браун Лилиан Джексон

Исписывала страницу по горизонтали, потом поворачивала боком и писала по вертикали, поперёк строк, – пояснил Квиллер.

– Зачем? Экономила бумагу?

– Кто знает? Может, желала сохранить тайну переписки. Подобную писанину не так-то просто прочитать. Вообще-то, Фанни мне не родная тети, – продолжал он. – В Первую мировую войну Фанни с моей матерью вместе помогали на кухне в каком-то госпитале. Потом Фанни сделала карьеру в бизнесе, она так и осталась незамужней, А когда отошла от дел, вернулась в Пикакс.

– Никогда об этой дыре не слышала.

– Там раньше были шахты. Её семья сколотила на них состояние.

– Квилл, дорогой, ты мне будешь писать?

– Буду, и часто. Мне тебя будет не хватать, Розмари.

– Расскажешь мне всё о тете Фанни, когда повидаешь её.

– Теперь она именует себя Франческа. Не любит, когда её называют тётя Фанни. Говорит, что это заставляет её чувствовать себя старухой.

– А сколько ей?

– В следующем месяце будет девяносто.



ДВА

Квиллер уложил в машину всё необходимое для путешествия: два чемодана, пишущую машинку, тринадцатифунтовый словарь, пятьсот листов машинописной бумаги и две коробки книг. Поскольку Коко наотрез отказывался есть специальную пищу для кошек, пришлось брать с собой двадцать две банки консервированной курятины, лосося, консервированную говядину, целую упаковку тунца, креветок и крабов. На заднем сиденье лежала любимая сиамцами подушка, а на полу стояла овальная латка с отпиленными ручками, в которую был насыпан дюймовый слой песка. Это был кошачий туалет. Когда их предыдущий туалет проржавел, Роберт Маус пожертвовал латку с собственной кухни.

Мебель в квартире Квиллера принадлежала его предшественнику, и немногочисленное Квиллерово имущество – вроде старинных весов и железных лат – было сложено на лето в подвале дома Арчи Райкера. Вот так, не обременённый лишним имуществом, наш журналист с легким сердцем взял курс на север.

Пассажиры на заднем сиденье реагировали на происходящее несколько нервно. Кошечка пронзительно завывала каждый раз, когда машина поворачивала, проезжала по мосту или под виадуком, проходила мимо едущего навстречу грузовика или набирала больше пятидесяти миль в час. Коко сердился на неё, покусывал за заднюю ногу. Его ворчание и шипение вливались в общий шум. Квиллер вёл машину, крепко сжав челюсти, с трудом выдерживая изумленные и возмущенные взгляды проезжающих водителей, которые раздраженно жали на клаксоны.

Его путь проходил через пригороды, потом по извилистым загородным дорогам. Тут было уже прохладнее, сосны стали выше, чаще попадались грузовички и дорожные знаки «Осторожно, олени». До Пикакса оставалась всего сотня миль, но взъерошенные нервы Квиллера заставили его остановиться на ночлег. Путешественники нашли приют в туристском кемпинге, где среди леса были разбросаны далеко друг от друга старые шаткие домики. Все трое были совершенно измучены, и Коко с Юм-Юм немедленно уснули на самой середине кровати.

На следующий день во время путешествия с заднего сиденья раздавалось уже меньше протестов. Стало ещё прохладнее, знаки «Осторожно, олени» сменились другим и – «Осторожно, лоси». Шоссе понемногу поднималось в гору, потом нырнуло в долину и превратилось в главную улицу Пикакса. Старые величественные особняки, стоявшие по обе её стороны, демонстрировали богатство первых здешних лесорубов и рудокопов. Майн-стрит делила город пополам и огибала небольшой парк. Напротив него стояло несколько внушительных зданий: суд, построенный ещё в девятнадцатом веке, библиотека, украшенная колоннами, словно греческий храм; две церкви и пышная резиденция с отполированным до блеска номером дома, принадлежавшая тёте Фанни.

Это был большой каменный особняк, позади которого располагался каретный сарай.