Много дней впереди   ::   Белянинов Алексей Семенович

Отец обернулся.

- Здравствуйте, - сказал я.

- Здравствуй, товарищ Кристепа. Хотите помогать? А уроки готовили?

- Оксэ! Арифметика была трудная - решили арифметику. Упражнение по русскому сделали... Теперь мы свободные. Можно помогать будем?

- Помогайте, когда так, - разрешил он.

Разрешить-то разрешил, а вот мне патроны никогда не приходилось набивать, и я смотрел, что станет делать Кристеп.

- Гиль-за... Есть гильза! - говорил он и ставил перед собой пустую трубочку отверстием вверх. - По-рох!.. - и насыпал в неё две мерки пороху.

Мерка величиной с напёрсток. Пальцы у него стали чёрные, жирные, словно вымазанные сажей.

Порох в гильзе он заткнул войлочным пыжом и схватил палочку - на конце она была обита красной медью. Этой палочкой он плотно-плотно утрамбовал пыж, даже язык от усердия высунул. Потом насыпал такую же мерку мелкой дроби.

- Пыж!.. - скомандовал он сам себе и взял маленький войлочный кружочек, затолкал его в гильзу. - Бах! Есть белка. Бах! Ещё белка есть. Сколько патронов - столько белок. Вот так!

- А ты, парень, почему стоишь? - спросил меня его отец. - Тоже помогай...

- Я не умею, - ответил я. - У меня никогда раньше не было в Москве знакомых охотников, ни одного.

- Однако, ничего... Здесь твой отец возьмёт ружьё. У нас каждый будет охотник, кто приезжает. Потому, какой хочешь зверь есть, птица есть... Тебя Женя зовут. Кристеп говорил... Евгений? По-нашему, выходит - Ыйген. А меня - Гермогенов Спиридон Иннокентьевич.

- Ыйген? Наверно, так, - сказал я. - Только отца у меня нет. Мы вдвоём с мамой: она и я...

Спиридон Иннокентьевич ничего мне не ответил. Он немного помолчал и повернулся к Кристепу.

- Кристеп! Я смотрю, ты сам набиваешь патроны, а почему товарищу не показываешь? Вот смотри, Ыйген. Учись хорошо набивать, а я из тайги вернусь, все вместе пойдём на озёра весновать.

- Это как - весновать?

- Не знаешь - скажу... Весной дикие утки, гуси, казарки - они все к своим гнездовьям летят, на север, домой. Летят, летят - отдыхать надо. Тогда садятся, где вода есть: на озёра, на протоки. Охотники на берегу делают скрадку из веток или из камыша. Прячутся там, ждут... Рядом птица садится - стреляют. Вот это - весновать.

- Бывает, три утки, четыре утки с одного выстрела они берут, вставил своё слово Кристеп.

Спиридон Иннокентьевич стал учить меня.

Я смотрел, запоминал: порох и дробь плотней, плотней забивать войлочными и бумажными пыжами, чтобы дробь не перекатывалась в гильзе. Иначе при выстреле патрон может разорваться в ружейном стволе... И я давил, давил изо всех сил. Набил первый патрон, и отец Кристепа поднёс его к уху и потряс, сильно потряс. Но ничего не было слышно - я постарался.

Он удивился и похвалил меня:

- Оксэ! Ты молодец. Хорошо учился, быстро. Теперь у тебя пойдёт.

Ну и пошло у меня - один за одним... Все вместе мы наполнили два патронташа: ни одного свободного гнезда не осталось. И на скамейке, рядком, стояло штук тридцать готовых, не меньше, а мы всё не могли оторваться от стола. Пусть побольше будет, чтобы не терять в тайге времени.

- Хорошо, хорошо, - приговаривал Спиридон Иннокентьевич и сам тоже продолжал набивать, быстрее, чем мы с Кристепом вдвоём. - У меня помощники молодцы. Такие патроны на белку идут. Как только сниму белку с дерева, добрым словом вспомню тебя, Кристеп, и тебя, Ыйген.

Мы и не заметили, как настала пора собираться в школу. Нам к двум часам нужно. Здесь два часа, а в Москве только восемь утра. И там ребята торопятся в школу, но в первую смену.

Я сказал, что иду домой: мама оставляет мне обед в духовке и сердится, если видит, что я его не трогал.

Спиридон Иннокентьевич меня не отпустил:

- Ыйген, подожди! Маме скажешь: с Кристепом обедал. Уха сегодня у нас.