Дело бывшей натурщицы   ::   Гарднер Эрл Стенли

— А этот «недостаток», — улыбнулся Мейсон, — дисквалифицирует вас как модель? Я-то по своему невежеству полагал, что все как раз наоборот.

Она улыбнулась в ответ:

— Фотографам нравится полная грудь, художники, как правило, предпочитают изящество форм. Я начала утрачивать свои позиции как первоклассная модель, а позировать фотографам для каких-то поделок не хотелось. Фотографы высшего класса обычно еще более разборчивы, чем художники.

— И вы решили заняться живописью, — вернулся к началу разговора Мейсон.

— В каком-то смысле — да.

— Вы этим зарабатываете на жизнь?

— Частично.

— А прежде вы не изучали живопись? В художественной школе или?..

— Это не та живопись, — не дала она закончить ему вопрос. — Я делаю портреты.

— Я полагал, что и этому надо учиться, — удивился Мейсон.

— Я это делаю по-другому. Беру фотографию, сильно увеличиваю ее и печатаю, чтобы получился всего лишь размытый контур. Затем покрываю его прозрачной краской. А потом заканчиваю портрет маслом. Довольно неплохо получается.

— Но Олни больше интересовался вашей…

Она улыбнулась:

— Я думаю, его интересовало мое отношение к искусству, жизни… Возможно, то, что в недавнем прошлом я была натурщицей.

— И каково это ваше отношение?

— Ну, если вы модель и позируете художникам, то к чему скрывать? Я терпеть не могу лицемерия… Так вот, однажды, во время сеанса у одного художника, мы разговаривали с Олни о его жизненной философии, о том, как я понимаю жизнь… И после этого он пригласил меня на вечеринку.

— Это тогда зашел разговор о картине?

— Нет, это было намного позднее.

— Хорошо. Расскажите о вечеринке. Вы разговаривали с Дюрантом?

— Да.

— Он говорил о картинах Олни?

— Нет, не о картинах Олни. Он обсуждал своих коллег или, точнее, конкурентов.

— И Лэттимера Рэнкина?

— Да, о нем главным образом и шел разговор.

— Можете вы припомнить, с чего все началось?

— Я думаю, Дюрант хотел произвести на меня впечатление. Он был… ну, мы были на палубе, и… он пытался ухаживать за мной. Дело в том, что я очень хорошо отношусь к мистеру Рэнкину. По-моему, Дюрант, почувствовав это, решил как-то скомпрометировать его в моих глазах.

— Продолжайте.

— Говоря о мистере Рэнкине, он сделал несколько замечаний, которые я бы сочла немного, ну, немного… Я бы назвала их язвительными, если бы речь шла о женщине.

— Но он не женщина, — заметил Мейсон.

— Определенно нет.

— Насколько я могу догадаться, руки он держал все это время не в карманах?

— У мужчин руки редко бывают в покое, — заметила она небрежно. — Его были настойчивы.

— И затем?

— Я сказала, что мне нравится мистер Рэнкин, что у нас дружеские отношения, на что Дюрант ответил: «Хорошо, любите его, если вам так хочется, как друга, но никогда не покупайте у него картин. Можно влипнуть».

— И что вы на это ответили?

— Я спросила, что он имеет в виду.

— И что он ответил?

— Он сказал, что Рэнкин или не разбирается в искусстве, или надувает своих клиентов и что одна из картин на этой яхте, проданная Олни Рэнкином, — поддельная.

— Вы спросили какая?

— Да.

— И он ответил?

— Да, Филипп Фети, та, что висит в главном салоне.

— У него приличная яхта?

— Да, вполне. На ней можно отправиться куда угодно, хоть вокруг света.

— Олни ходит в кругосветные плавания?

— Не думаю. Он иногда отправляется в круизы, но в основном использует ее для вечеринок, где… где он может развлекать своих приятелей-художников. Он проводит на борту очень много времени.

— А дома его друзья не бывают?

— Не думаю.

— Почему?

— Наверное, жена не одобряет.

— А вы встречались с ней?

— Определенно нет.

— Но вы хорошо знакомы с Олни?

— Да.

— Так… — сделал паузу Мейсон. — Рискую показаться невежливым, но вынужден это сделать.