А внизу была земля   ::   Анфиногенов Артем Захарович

Он гордился и дорожил этим, втайне сознавая преходящий характер, зыбкость достигнутого, да и невозможность в сроки, отведенные ему в училище и в полку, достигнуть большего; глухо, до последней пуговки - обязательно так, застегивая перед вылетом комбинезон, он вкладывал в свою манеру талисманный смысл. К полетам был жаден, как щука в зорьковый жор... И что же? "Мы на Комлева рассчитывали, - заявил политрук, - а он не получил зачета. Не освоил режим погранрайона. Подвел себя, и товарищей". Командир прямо отрубил: "К учениям не допускать!" Вместо штудирования карты, вместо облета района, тренировок в воздухе ему всучили деревяшку, макетик самолета. И с этой болванкой в руках, наклоном корпуса изображая развороты, виражи, "змейки", с откинутой в сторону рукой - крыло! - и мальчишеским гудением на губах он должен был проигрывать условный, воображаемый полет. "Победа в воздухе куется на земле", - ободрял его полковой командир, "батя"; тренаж назывался: "пешим - по-летному"...

Войну Комлев встретил на границе, откатился с полком к Умани, под Ятранью его сбили. Он выбросился с парашютом, приземлился неудачно, поясницу пронзила боль; сгоряча он вскочил, тут же сел, упал ничком... в себя пришел, расслышал чей-то выкрик: "Летчик!" Он понял, что это о нем. "Вцепился, не отпускает!" - слышал он торопливые голоса, топот. Его подхватили с земли и, спеша, бегом несли на руках к грузовику, положили на взбитый шелк парашюта: полуторка замыкала колонну, немцы двигались по пятам... тепло благодарности, и снова беспамятство.

Боль отпустила, он пришел в себя в тени садочка, укрывшего кузов, где он лежал с парашютом в головах. Тишина, прохлада, говор... опасность, видимо, рассеялась. С тем же благодарным чувством, какое испытал он к подобравшим его людям, вспомнил Комлев далекий день, когда с ребяческой решимостью - такой смешной, такой наивной и такой серьезной - выбрал, взял он себе в пример земляка-волжанина, ничуть не смущаясь его великой славы... Чкалов!.. Но подобрали-то на дороге Комлева-летчика...

Кто-то взобрался в кузов. "Как лейтенант за железку уцепился", услышал Комлев. "Кольцо это, - объяснил другой. - Вытяжное кольцо парашюта. У них закон: после прыжка кольцо не терять. Привезти на землю. Иначе позор". - "Пусть его держит... А парашютик - нам", - ловким сильным движением парашют был выхвачен, летчик брякнулся головой о дощатое днище кузова. "Куда?!" - закричал он, отбрасывая зажатой в правой руке вытяжное кольцо и хватаясь за пистолет.

Пистолета на ремне не было. Пистолет оборвался вместе с кобурой, когда раскрылся парашют. "Я летчик!" - кричал он, распластанный, пригвожденный к кузову болью. Собрав все силы, приподнялся, пытаясь кого-то схватить... и рухнул на спину, и разревелся от бессилия и боли...

Своих он повстречал в Каховке.

Как выразился полковой командир, "батя", бывший конармеец, Комлева "спешили", - за отсутствием в полку исправной боевой техники, а следом, по той же в основном причине, откомандировали в Крым, в разведывательную эскадрилью.

"Да вам на Берлин летать, на спецзадания! - польстили Комлеву в эскадрилье, знакомясь с его боевой аттестацией. - А не дроф в степи гонять..."

После разорения и пожарищ, полыхавших от Сана до Днепра, эскадрилья разведчиков действительно выглядела тихой заводью: подъем в семь утра, питание в столовой, вечерняя поверка...

Он принял бы их шутливое почтение, если бы не зарубка, появившаяся после Ятрани в его характеристике: "Проявил непонимание момента".

Короче, летать ему в эскадрилье было отказано.

Не на чем. Свои толпятся в очередь, как на бирже.

"Пешим - по-летному" - пожалуйста. Сколько угодно.

Украшение гардероба лейтенанта - выпускной кожаный реглан.