Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)   ::   Ширер Уильям

Когда владелец назвал цену - пятнадцать долларов в месяц, мы сразу заплатили за год вперед. Наши расходы, включая аренду дома, составляли в среднем шестьдесят долларов в месяц.

Что мы сделали за прошедшие двенадцать месяцев? Не очень-то много. Никаких великих свершений. Мы купались по четыре-пять раз в день с апреля до Рождества. Совершали прогулки по невысоким и доступным горным склонам, которые спускались к деревушке и морю, прошли тысячу оливковых рощ и сотню дубовых лесов, откладывая на завтра и - навсегда восхождение на покрытые снегом вершины, которое мы все время собирались совершить поздней весной и ранней осенью. Мы прочитали некоторые из тех книг, на которые не хватало времени, когда днем надо было составлять еженощную телеграмму с сообщениями и когда мы метались из одной столицы в другую - из Парижа и Лондона в Дели. Что касается меня, то это были несколько книг по истории, несколько по философии, "Закат Европы" Шпенглера, "История русской революции" Троцкого, "Война и мир", "Путешествие на край ночи" Селина - самый оригинальный французский роман со времен войны, и чуть ли не весь Уэллс, Шоу, Эллис, Бирд, Хемингуэй, Дос Пассос и Драйзер. К нам приезжали друзья и останавливались у нас: Джей Алленс, Рассел и Пэт Штраус, Луис Кинтанилья один из самых многообещающих молодых испанских художников и ярый республиканец. Андрее Сеговия жил по соседству и заходил вечерами поговорить или поиграть на своей гитаре Баха или Альбениса.

За этот год у нас было время узнать друг друга, побездельничать и поиграть, поесть и выпить, посмотреть бой быков после обеда, а ночью - на яркую Баррио-Чино в Барселоне; время прочувствовать краски, оливковую зелень холмов, ни с чем не сравнимую синеву Средиземного моря весной и удивительные суровые бело-серые небеса над Мадридом; а также узнать испанского крестьянина, и рабочего, и рыбака, людей с глубоким чувством собственного достоинства, мужественных и открытых, несмотря на их жалкое полуголодное существование; а в Прадо и в Толедо было немного времени на Эль Греко. Его стремительная манера письма и краски просто сразили нас, и вся живопись Возрождения, которую мы видели в Италии, даже да Винчи, Рафаэль, Тициан, Боттичелли, показалась нам бледной и анемичной.

Это был хороший год.

Париж, 7 февраля

С прошлого вечера ничего необычного. Вчера около пяти после полудня я бил баклуши в офисе "Herald", раздумывая, не снизойти ли мне до Национального собрания, где новый премьер Эдуард Даладье вроде бы должен зачитать свое заявление, и вдруг до нас долетел слух, что на площади Согласия волнения. Я поймал такси и помчался взглянуть. Но ничего неприятного не обнаружил. Несколько роялистов из "Королевских камелотов", "Юных патриотов" депутата Пьера Тэтинже и головорезов парфюмера Франсуа Коти - правая молодежь или гангстеры - попытались прорваться к парламенту, но были рассеяны полицией. На площади оказалось все спокойно. Я позвонил в редакцию "Herald", но Эрик Хоукинс, ведущий редактор, посоветовал мне быстренько перекусить где-нибудь неподалеку и попозже еще раз взглянуть на площадь. Около семи я вернулся на площадь Согласия. Там, действительно, что-то происходило. Конные гвардейцы в стальных шлемах расчищали сквер. В центре за обелиском горел автобус. Я пробился через гвардейцев, которые лихо орудовали саблями, и перешел на сторону Тюильри. На террасе собралось несколько тысяч человек. Смешавшись с толпой, я быстро понял, что это не фашисты, а коммунисты. Когда полицейские попыталась оттеснить их вниз, они начали забрасывать их камнями и кирпичами. Мост через Сену, ведущий от площади Согласия к парламенту, был запружен огромным количеством конных гвардейцев, щелкавших затворами ружей, за ними стояли полицейские и пожарная команда.