Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)   ::   Симонов Константин

Полк был еще не воевавший, да вдобавок недавно развернутый, укомплектованный из запаса, как, впрочем, и вся дивизия. В ночном бою все перепуталось - чуть не постреляли друг друга. Пришлось остановиться, чтобы навести порядок, подготовить огонь артиллерии и сегодня утром начать сначала.

- Ну и командир дивизии вчера, по правде сказать... - Пантелеев оборвал себя на полуслове и, обращаясь к младшему политруку, сказал: - Спел бы, а, Велихов! Прилетят - услышим.

Подними стекло - пыль!

Велихов обиженно поднял стекло - он заботился о безопасности дивизионного комиссара, а тот сказал об этом так, словно адъютант следил за воздухом из трусости. Потом он задумался и негромко, душевным тенором затянул песню о коногоне, которого завалило в шахте. "...А молодого коногона его товарищи несут..." - пел он, и его розовое молодое лицо делалось с каждым куплетом песни все добрей и печальней. Лопатин никогда не слышал этой песни.

- Наша, шахтерская, - сказал Пантелеев и согнутым пальцем потер глаз.

- А вы откуда, товарищ Пантелеев? - спросил неисправимый шофер, и у младшего политрука снова сделалось строгое лицо.

- Я-то? - воспринимая это штатское обращение к себе как самое естественное, переспросил Пантелеев. - Из-под Енакиево.

А вы?

- Ворошиловградский, - сказал шофер и затормозил. - Помоему, теперь налево?

- Второй раз едете, надо помнить! - сказал Пантелеев и, прнщурясь, посмотрел налево. - Сворачивайте.

"Эмка" подъехала к штабу дивизии. Он размещался в километре от видневшегося на пригорке небольшого хутора. Повсюду змеились ходы сообщения. Несмотря на здешнюю бедность лесом, штабные землянки были перекрыты толстыми бревнами в три-четыре наката, чувствовалось, что с противовоздушной защитой тут постарались на совесть.

Адъютант командира дивизии, прислушиваясь к воздуху, заметно нервничал и, покрикивая на шофера, поспешно загонял под маскировочную сетку "эмку", на которой приехали Пантелеев и Лопатин.

Командир дивизии - генерал-майор с лицом, которое было трудно запомнить, - встретил приехавшего Пантелеева так подобострастно, что показался Лопатину меньше ростом, чем был на самом деле. Поскрипывая новыми ремнями, он все время нагибался с высоты своего саженного роста к Пантелееву, шлепая ему губами в самое ухо, и мягко, но настойчиво теснил Пантелеева по ходу сообщения. Он хотел вести предстоявший ему неприятный разговор внизу, в блиндаже. Наконец Пантелеев отодвинулся от него, с недоброжелательным интересом посмотрел генерал-майору прямо в глаза и, выйдя из хода сообщения, сел на траву на открытом месте.

- Садитесь, - сказал он генерал-майору, хлопнув рукой по земле.

Генерал-майор хотел удержаться и не взглянуть на небо, но не удержался, все-таки взглянул и только после этого сел рядом с Пантелеевым.

- Вас что, разбомбили, что ли? - взглянув на небо, а потом на генерал-майора, спросил Пантелеев.

- Как? Почему разбомбили? - не поняв насмешки, переспросил генерал.

- А я думал, разбомбили, - сказал Пантелеев, - больно уж вас под землю тянет. Как с Сальково?

- В десять пятнадцать, как приказано командующим, повторим атаку, ответил генерал-майор и, побоявшись, что задел самолюбие члена Военного совета, поправился: - Как приказано Военным советом армии, так и будет сделано.

Пантелеев поморщился.

- Приказано, приказано, - проворчал он. - Вам вчера было приказано, а вы дотянули до ночи и провалили.

- Неудача, товарищ член Военного совета, - разведя руками, сказал генерал. - Случается! Вы сами вчера видели.

- Неудачу-то я видел, - проговорил Пантелеев медленно и задумчиво, словно восстанавливая перед глазами зрелище вчерашней неудачи. Неудачу-то я видел, - повторил он, - а вот вас там, где была у вас неудача, я не видел. Командира полка видел, а вас нет.