Готовность - 1 (О Кузнецове Н Г)   ::   Рудный Владимир

Как же случилось, что капитан 1 ранга, не имея опыта командования даже небольшим соединением кораблей, сразу возглавил флот, да еще в таком районе мира, как взрывоопасный Дальний Восток, где милитаристская Япония, оккупировав Манчжурию, подступила к нашим границам, где месяца, а иногда и дня не проходило без пограничных инцидентов на сухопутье и на море, где реальной угрозой стал антикоминтерновский пакт, нацеленное на нас острие фашистской оси Берлин - Рим - Токио? Каким даром, какими командными и организационными способностями он обладал, какую школу военно-морского оперативного искусства до этого освоил, чтобы справиться с такой неимоверно тяжелой ношей, достойно нести ее в условиях оторванности от столицы и повышенной самостоятельности там, где командование Особой Краснознаменной Дальневосточной армией вверили не какому-нибудь, пусть и одаренному, полковнику, а прославленному маршалу Василию Константиновичу Блюхеру, прекрасно знающему все политические и военно-стратегические сложности этого региона Азии, полководцу, о котором в те времена маршал Ворошилов, подчеркивая его талант, вес и авторитет, говорил: "Там, где Блюхер, можно держать на один армейский корпус меньше..."

В одном из писем к другу Николай Герасимович Кузнецов вроде бы шутя, смеясь над собой, писал: "После того, как набросал черновики воспоминаний "за всю свою драматическую жизнь" и подсчитал, сколько раз был контр-адмиралом (2), вице-адмиралом (3), адмиралом (2) и Адмиралом Флота (2), сейчас отрабатываю период "доиспанский"..."

"Доиспанский" - это годы нормального прохождения военно-морской службы молодым человеком послереволюционной поры. Нормального для того времени, но и необыкновенного. Необыкновенность была социальным явлением, плод самой революции, если крестьянский парень с трехклассным церковноприходским образованием смог за короткий срок достичь, дорасти до командира крупного военного корабля.

Во время одной из поездок по Дальнему Востоку я неожиданно услышал два слова, открывшие мне дверь в ту необыкновенную эпоху. Летом 1978 года, стремясь выбраться из отдаленного уголка на берегу Татарского пролива в Петропавловск на Камчатке, я вылетел наконец случайно оказавшимся там самолетом. Моложавый контр-адмирал нового, океанского поколения Николай Гаврилович Клитный - это был его служебный самолет - расспрашивал меня о работе над книгой о Кузнецове, выказывая, к моей радости, горячий интерес к не забытой и современными моряками исторической личности. Выслушав довольно длинную, очевидно, настойчивую и пристрастную речь о человеке, подчинившем себе все мои помыслы и замыслы в последнее время, он неожиданно сказал с лукавинкой: "А вы знаете, и я, можно считать, был знаком с Николаем Герасимовичем. Задолго до войны. Не удивляйтесь - он носил меня на руках. В буквальном смысле слова. Нянчил. Он и Рамишвили, знаете, был такой адмирал Симон Рамишвили, соратник Кузнецова по Испании. Хотите, дам вам адрес матери в Ленинграде? Отца уже нет в живых. А они оба хорошо знали Николая Герасимовича в те годы. Они жили, когда я родился, на Красной, сорок..."

Так дорожная беседа привела меня в эпоху, которая теперь вечно будоражит стариков. Да и только ли стариков?

Да, в эпоху - неспроста пользуюсь таким громким словом - в революционную эпоху коммунаров и коммун. Были коммуны крестьян в Поволжье, под Вяткой, в Сибири или где-то на Алтае, где отец будущего космонавта Германа Титова учитель Степан Титов обучал грамоте крестьянских детей. Была "Педагогическая поэма" Антона Макаренко - о коммуне, вернувшей в жизнь многих детей, обездоленных войнами и разрухой. Красным цветом выделял наш календарь День Парижской Коммуны - память о прекрасной героике и трагическом уроке недолгого, но реального осуществления мечты людей труда.