Я любил свой народ, свою страну   ::   Миронов Георгий

Но каждый раз защищая интересы человека из народа, из общества, Кони занимал позицию не просто блюстителя закона - он, отстаивая достоинство простого человека, призывая видеть в нем личность, действовал с общедемократических позиций - и нередко демократ в нем побеждал либерала.

Неуклонно следуя закону, судья или прокурор Кони глубоко вникал в психологию провинившегося человека, всегда видел в нем не отвлеченную фигуру, к коей необходимо применить ту или иную статью Уложения о наказаниях, а "душу живу", тщательно анализировал все за и против, с последовательным гуманизмом и бесстрашием отстаивал право человека в тех случаях, когда оно попиралось.

Однако всегда был непримирим к заведомым и бесстыдным закононарушителям.

Когда прокурор Кони принимался "распутывать" дело представителя определенного сословия, почему-то обижалось все сословие. Петербургский гильдейный купец миллионер Овсянников поджег собственную фабрику в корыстных целях и получил "при содействии Кони" сибирскую каторгу затаили недоброе на неподкупного прокурора уверенные в силе золота толстосумы.

Осуждена игуменья Митрофания - недовольна церковь.

Спустя двадцать лет полиция обвиняет крестьян-вотяков села Старый Мултан в человеческом жертвоприношении. Оказывается, их вековое общение с русским народом, давнее обращение в христианство - ничто перед полицейскими обвинениями целого народа в кровавом изуверстве. В защиту крестьян выступает передовая интеллигенция, вмешивается писатель В. Г. Короленко, которого называют совестью нации, - против, заодно с полицией и судом, невежественный мракобес поп Блинов. Церковь, когда-то возмущенная "делом игуменьи", теперь напугана двойной кассацией Мултанского дела в сенате, поддержанной обер-прокурором Кони.

Правда и закон победили и на этот раз: крестьяне были оправданы и освобождены. Когда Кони и Короленко встретились после процесса, писатель поведал судебному деятелю: на последнем, третьем суде над несчастными удмуртскими мужиками заколебались русские мужики-присяжные: "Виновны или не виновны?" И все же победило исконное народное чувство: не могут соседи, такие же землепашцы, совершить человеческое жертвоприношение. И: "Не виновны!" После суда старшина присяжных подошел к Короленко: "Ехал я сюда с желанием закатать вотских. Вы меня переубедили. Теперь сердце у меня легкое".

Привлечен к ответу за содержание игорного дома офицер Колемин, ему грозит Сибирь - и на Кони ополчаются военные: затронута честь мундира.

Если суд, в котором обвинение поддерживал Кони (как, например, дело об убийстве губернским секретарем Дорошенко харьковского мещанина Северина), признавал виновным дворянина-чиновника, на ноги поднималась вся помещичья рать, пытаясь ошельмовать или подкупить молодого товарища прокурора Харьковского окружного суда, осмелившегося "закатать" представителя первого сословия империи.

Вышеупомянутые дела нашли отражение в очерках "Дело Овсянникова", "Игуменья Митрофания" и других, где правовые и моральные акценты были четко расставлены. В очерке "По делу об утоплении крестьянки Емельяновой ее мужем" с болью и горечью, с глубоким сочувствием к судьбе простой русской женщины поведана ее горькая история, а, с другой стороны, в адрес "избаловавшегося" в городе ее мужаотходника у автора, ведшего это дело, нет прямых негативных высказываний - цель Кони иная: не столько изобличить убийцу, сколько показать сложившийся под влиянием определенных социальных условий характер Емельянова, его постепенно окрепшую уверенность в собственной вседозволенности и животное равнодушие к судьбе жены.