Я прошу тебя возвратиться   ::   Краснопольский Анатолий Борисович

Удар мягкий, но удар. На таком языке Павел Федотович еще никогда не изъяснялся. Встряхиваюсь:

- Дайте зубной бор.

Это последнее, на что можно надеяться. Сверло прошпвает сросшиеся тела позвонков с такой силой, с какой отбойный молоток вспарывает пласт антрацита. Впрочем, там, на Донбассе, молоток уже сдают в музей, а мы все еще, черт возьми, должпы выкручиваться, забываем в суете, что все в конечном счете зависит от нас самих.

- Ретрактор! - теперь я кричу так, что мне его подпосят сразу двое: Якубчик и медсестра.

Пять часов.

Еще два часа уходят на фиксацию. С "древа жизни"

павсегда снята удавка. И ради этого, считай, две жиэнп прожито, две судьбы, а может, и того больше.

А на "снежных человеках" теперь костюмы цвета подталого серого снега.

Такой снег бывает весной. А может, и в самом дело уже весна? Тополь бьется ветвями в окно. То ли обмерзли, то ли набухли почкп.

Потом я захожу в палату, долго стою, слушаю ровное глубокое дыхание Ивана Васильевича. Глазами говорю Павлу Фсдотовичу: "Спасибо, дед". Выхожу во двор. И у салюго входа в отделение на лавочке вижу синий комочек. Конечно, Анна никуда пе ушла. Она чутко обернулась на мои шаги, прислушиваясь ко всем шорохам на земле, к себе. "Что же сейчас произошло?" И мне, как в первую встречу, показалось, она сама знает ответ, только не смеет произнести его вслух.

- Это было очень трудно?

Тут, как из-под земли, вырастает Павел Федотович.

Его дрожащие пальцы трепещут у висков:

- Считайте, что сегодня он слетал в космос.

Противный дед. Никакой конспирации.

Мы смотрим ему вслед. Сутулым от усталости плечом он толкнется о ствол тополя, смешается, улыбнется своей неловкости. А тополь накренится под ветром, пригнет макушку-буденовку книзу, как будто в пояс поклонится старому хирургу.