Ямато-моногатари как литературный памятник   ::   Ермакова Л. М.

Аннотация: В исследовании, предваряющем перевод Ямато-моногатари , подробно рассматриваются проблемы датировки текста, ряд текстологических вопросов, а также ключевое для данного памятника соотношение стихов и прозы.

---------------------------------------------

Л. М. Ермакова

ЯМАТО-МОНОГАТАРИ КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПАМЯТНИК

ЯМАТО-МОНОГАТАРИ , ЕГО СОЗДАТЕЛЬ И ВРЕМЯ.

ИСТОРИЯ ТЕКСТА

Любому исследователю японской литературы и культуры, независимо от того, какой период составляет главный интерес его деятельности, своеобразным ориентиром всегда служит эпоха, получившая название эпохи Хэйан (IX—XII вв.). Это было время грандиозного литературного строительства, и наследие Хэйана стало своего рода пиком, с которого различимы главные вехи прежнего пути японской словесности и откуда прозреваются многие тенденции грядущей литературы Японии вплоть до нынешних дней. Именно Хэйан на многие века определил главные литературные эталоны, телеологию основных поэтических приемов, строй литературных вкусов, специфику мировоззрения.

С исторической точки зрения эта эпоха, последовавшая за эпохой Нара (VIII в.), была для страны четырьмя веками мира ( хэйан — «мир», «покой»). У власти стояли сменявшие друг друга регенты из знатного дома Фудзивара — семьи крупных землевладельцев, занимавших важнейшие государственные посты. Императорам и принцам крови предписывалось брать жен только из этого рода. Регентство Фудзивара означало политическую и экономическую гегемонию аристократии.

Большинство исследователей подчеркивают контраст и несоразмерность культурного и социального развития, сохранившиеся на протяжении столетий Хэйана.

Эта эпоха с политическим устройством на китайский манер, с блестящей столицей и далекой, почти не существующей для придворного аристократа провинцией и в области культуры представляла собой сложное, противоречивое явление. Япония того времени являет удивительный пример гетеродоксии: уже на ранних стадиях складывания единой культуры совокупность древнейших японских верований — синтоизм — становится субстратом буддийской метафизики и психологии, магической практики инь-ян, в разное время испытывает влияние ритуалов и техники даосизма, философии и религии Конфуция.

Н. И. Конрад писал: «Нет ничего более парадоксального в Японии, чем картина культуры этой эпохи (эпохи Хэйан. — Л. Е. ): с одной стороны, блестящее развитие цивилизации, высокий уровень просвещения и образованности, роскошь и утонченность быта и обихода; необычайное развитие общественных взаимоотношений, сложный и многообразный политический аппарат, процветание искусства и ни с чем не сравнимый блеск литературы, а с другой — упадок технический и экономический, огрубление нравов, иногда граничащее с одичанием, невежество и воистину бедственное положение народных масс. В эпоху „Хэйан“ рядом стоят: варварство и утонченность, роскошь и убожество, высокая образованность и невежество… изящный экипаж и непроходимые дороги, блистательный дворец и утлая хижина… Век самых разительных контрастов, самых несовместимых противоположностей, равных которым не знала японская история» [1] .

В это время японская словесность, развиваясь в условиях «закрытой» для внешних сношений страны, обретала целостность и оформленность на основе традиций народной поэзии, достижений различных религиозно-философских учений, причудливо сочетавшихся в мировоззрении образованной аристократии. Позади были летописно-мифологические своды ( Кодзики , 712 г.; Нихонги , 720 г.), «Описания нравов и земель» разных провинций страны ( Фудоки , 713—728) и монументальный труд — поэтическая антология Манъёсю (60—70-е годы VIII в.