До самой сути   ::   Сименон Жорж

Скоро, выпив, сколько им надо, они и сегодня явятся любоваться разливом.

Он с Норой тоже, вероятно, поедет.

Пи-Эм сворачивает влево. Тут есть проезд, хотя и скверный: эту дыру все время заделывают, а она опять образуется. Надо только ее не пропустить, потом еще раз повернуть и дальше прямо в ворота. Ворота гаража открыты. Их вообще обычно не запирают. Пи-Эм закатывает машину, затем снова возвращается — забыл выключить синие ночные лампы. Теперь домой. Он достает карманный фонарик, но не успевает осветить дорогу, как его окликают:

— Пэт!

Здесь никто, даже Нора, не зовет его Пэтом. К нему так не обращаются уже лет десять, нет, двадцать. Да и в те времена, когда Пи-Эм был совсем молод, он терпеть не мог этого уменьшительного имени.

Странно: голос знакомый, а вот чей — никак не сообразить. Сердце у Пи-Эм сжимается, как в минуты большого испуга, но он еще не отдает себе отчета почему.

Рядом кто-то есть. Из темноты выступает силуэт человека, даже не пытающегося укрыться от ливня. Нет, это не злоумышленник. Человек стоит неподвижно, опустив руки по швам. Пи-Эм чувствует в этой позе нечто смиренное и вместе с тем угрожающее, вернее, в ней есть какое-то нечеловеческое безразличие. Даже нищие в мексиканской части Ногалеса и те сейчас стараются укрыться в подъездах.

Пи-Эм уже все понял. Это немыслимо, и тем не менее это так. Ему тоже хочется произнести имя, уменьшительное имя, но он не осмеливается и лишь испуганно води г вокруг глазами: с минуты на минуту сверкнет фарами машина Норы.

— Как ты выбрался?

— Мне бы поесть. Это можно?

— Кто-нибудь в курсе?

— Нет. Одна Эмили.

— Ты ее видел?

— Я заехал к ней в Лос-Анджелес.

— И никто…

— …никто меня не опознал.

Еще в дверях гаража Пи-Эм достал из кармана ключи.

В доме две постоянные прислуги, но по воскресеньям они уходят. Дверь совсем рядом, метрах в двух-трех. По голове и плечам обоих мужчин струится вода. Пи-Эм словно прирос к месту, другой тоже выжидает — боится настаивать.

— Как тебе удалось добраться сюда?

— Разными способами. Эмили отдала мне всю свою наличность. Ехал автобусами. В Фениксе два дня работал в аптеке-закусочной. Потом голосовал.

— Адрес мой взял у Эмили?

— Да.

— А как разыскал дом?

— Я тебя уже пятый час жду.

— С соседями разговаривал?

— Не беспокойся. Ни с кем.

— Как же ты все-таки разыскал дом?

Дверь совсем близко, толкни рукой — и они под крышей, но он все еще не решается шагнуть вперед. А ведь знает: Нора не должна видеть, как они разговаривают под дождем, а темноте. Пи-Эм по-прежнему держит в руке фонарик, но луч его направлен в землю.

— От Эмили я узнал, как называется твое ранчо и что находится оно в Тумакакори, между Тусоном и границей.

— Это она надоумила тебя ехать сюда?

— Нет. Из машины, которая меня подобрала, я вылез у бара, к северу от шоссе.

— В баре расспрашивал обо мне?

— Сперва попробовал тебе дозвониться, но никто не ответил.

Пи-Эм вздрагивает. Что было бы, окажись Нора дома и возьми она трубку!

— Тогда я спросил у хозяйки, не очень-то любезной особы, знает ли она ваше ранчо. Фамилии твоей не назвал. Словом, сделал вид, что ищу работу.

— Что она ответила?

— Что попробовать можно, только люди у тебя долго не задерживаются. Я пошел наугад, хотя уже стемнело. Очень есть хотелось.

Тон у него с самого начала ровный, беззлобный, терпеливый, но и не униженный. Помедлив еще с минуту, Пи-Эм наводит ему на лицо луч фонарика.

Чего он, собственно, ждал? Лицо как лицо: не слишком худое — черты еще не заострились, взгляд живой, на щеках никакой щетины — тревожной приметы бродяг.

— Эмили дала мне бритву. В Тусоне, перед самым вечером, я успел привести себя в порядок.

Как и Пи-Эм, он в белой рубашке; брюки, несмотря на дождь, выглядят вполне прилично.