До третьего выстрела   ::   Лаврова Ольга

– Сейчас посчитаю, – заглядывает в записную книжку, крас­новато освещенную проплывающей мимо рекламой, и бормочет. – Ширину каблука множим на три и девять, получаем полную длину следа. Отсюда выводим рост… Сантиметров сто шестьдесят семь. Посмотрю таблицу, завтра скажу точнее.

* * *



Ранним утром следующего дня, когда во дворе лишь воробьи, дворники да владельцы собак, веснушчатый пятнадцатилетний Сенька Гвоздарев помогает матери: они метут, в четыре руки вытряхивают урны; работают слаженно, явно не впервой.

– Ну чисто, сынок, пошли чай пить. – Гвоздарева развязыва­ет низко надвинутую от пыли косынку и сразу молодеет.

– Ага, ты ставь, я сейчас.

– Куда, Сеня?

– Нужно. Минут на пятнадцать.

У Сеньки дело в квартале пустых домов. Подобрал старый стул, заглядывает в окна: «Ага, кресло тоже сгодится!»

Пытается отодрать доску, которой наискось забита дверь, доска не поддается. А кресло дразнит.

Досадливо что-то бормоча, Сенька направляется к сараю, что­бы раздобыть какой-нибудь рычаг. Отыскав ржавую лопату, возв­ращается к дому и повторяет попытку открыть дверь. Лопата гнется. Сенька снова идет в сарай, видит в дальнем углу лом. Через кучу хлама лезет туда. И вдруг останавливается, ошеломленный, а затем медленно, затаив дыхание, опускается на колени. Среди мусора перед ним лежит большой черный пистолет…

* * *



Тем же утром, но попозже, на бульваре встретились двое. Один – тот, что удирал от милицейских свистков, ограбив кассиршу, Бондарь, старый вор-рецидивист. Другой – Виктор Лабазников, его подручный, парень лет двадцати трех. Тенниска обтягивает налитые мускулы, голова ладно сидит на загорелой шее, лицо почти приятное, если б не уклончивый, рыскающий взгляд.

Разговор между ними вполголоса, но крутой:

– Нету? – шипит Бондарь. – Как нету? Искать надо уметь!

– Каждый сантиметр носом перекопал, маэстро. Клянусь!

– Значит, не в том сарае!

– Строго по вашим координатам: дом с голубятней, скамейка, две липы.

– Сарай к дому дверью? – проверяет Бондарь.

– Нет, боком. Дверь на одной петле.

– Ну там и есть! Неужели самому лезть после вчерашнего?

– Бесполезно, маэстро. Нету, – Виктор сокрушенно вздыхает и повторяет: – Нет.

В расстройстве Бондарь опускается на скамью.

– Влетела мне твоя поганая галантерея… Себе дороже.

– Главное – сами целы! Как за вами рванули на мотоцикле, я думал – конец. И все-таки не пустой ушли.

Бондарь пренебрежительно машет рукой.

– Еще кое-что я наколол, – спешит задобрить Виктор. – Во-первых, кассу взаимопомощи в одной конторе, где я взносы соби­раю как страховой агент. В получку они все по червонцу склады­ваются и на следующий день решают, кому давать ссуду. А ночь денежки лежат у казначейши в письменном столе…

– И мне ты сватаешь эти паршивые червонцы?! Мне нужен настоящий, жирный кусок! В идеале надо работать полчаса в году. Остальное время путешествовать… на просторах родины чудес­ной.

– Есть жирный кусок, маэстро. Директор мебельного магази­на. Козел в золоте и при нем коза в бриллиантах. Три комнаты битком добра, деньги прямо под ногами шуршат. Насчет имущес­тва мы с ними уже договорчик оформляем. Дальше думают сынка застраховать – от законного брака.

– От чего?

– Это новую штуку придумали: родители страхуют парня или дочку, предположим, на тысячу рублей, платят взносы, а к свадьбе молодым выдается вся сумма на руки. Но после восемнадцати за каждый холостой год полагается надбавка от Госстраха.

– Не бреши.

– Да какой брех! Дотерпел до двадцати пяти – огребаешь четырнадцать процентов чистой прибыли. Для парней прямо клад: чуть какая заикнется про загс, а он ей нашу квитанцию – плюнем, дорогуша, на формальности, не наноси мне материаль­ный ущерб. Мой козел заблеял от удовольствия, как услышал.