Максимы и моральные размышления   ::   Ларошфуко Франсуа vi де

Если же кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то должен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что расположить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукописи; а так как порою один и тот же предмет упоминается в нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за советом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указатель [4] для тех читателей, которым придет охота прочесть подряд все размышления на одну тему.



Максимы

Наши добродетели – это чаще всего искусно переряженные пороки.

1



То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины – доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.

2



Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.

3



Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель.

4



Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.

5



Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни.

6



Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков у мои.

7



Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаше всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.

8



Страсти – это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный.

9



Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.

10



В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.

11



Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность – к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости.

12



Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров.

13



Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

14



Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться.

15



Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой – завоевать любовь народа.

16



Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда – и тем, и другим, и третьим.

17



Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.

18



Умеренность – это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, – это желание казаться выше своей судьбы.

19



У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.

20



Невозмутимость мудрецов – это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.