Мгновение - вечность   ::   Анфиногенов Артем Захарович

А ныне зерносовхоз "Гигант", что под Ростовом, бесславно оставленном, кормит Германию, а войска шестой армии изготовились для удара по цехам Сталинградского тракторного, первенца пятилетки. Вот где выпало Егошину встречать 18 августа, день сталинской авиации...

Командир дивизии полковник Раздаев поджидал его на посадочной полосе, клубившейся пылью. С прилетом не поздравил. Дня авиации не помянул. "Сколько привел?" - спросил он, исподлобья оглядывая небо. "Техника, хочу сказать, товарищ полковник, сработана на живую нитку, я, например, шел без давления масла..." - "Отказ прибора?" - "Сразу после взлета... Поэтому так: семь экипажей расселись на трассе..." - "Восстановить и перегнать... Придержи ручку-то, раззява... глаза что плошки, не видят ни крошки!" - выругался Раздаев на "галочий", с жутковатым креном плюх "ИЛа" и смерил Егошина тяжелым взглядом. "Когда ждать Ваняхина? - спросил полковник, с ним, Ваняхиным, разбитым за три дня и отправленным на переформирование, а не с новоявленным майором связывая свои надежды. - Ведь обещал быть нынче, я его нынче ждал!.." - "Не в курсе... Отвечаю за свой полк..." - "А я - за Сталинград!" - ввернул Раздаев, чтобы понял майор разницу, с которой следует считаться. К тому же дивизия Раздаева - отдельная, подчиняется Ставке, ее резерв. Фронтовое начальство это учитывает. На северо-западе, например, с ним были осмотрительны, только орденок занизили, а под Сталинградом... Под Сталинградом отдельная дивизия - падчерица, отцова падчерица, вся черновая работа - на ней. Передавать дивизию армии Степанова Хрюкин не намерен, напротив, принимает меры, чтобы оставить ее у себя, в восьмой воздушной, связать со Сталинградом намертво; в Генштабе с Хрюкиным считаются. - "Боевая задача на завтра, приступил Раздаев к делу. - Хутор Малонабатовский, где засечено скопление танков..."

Тяжелые потери и шаблон действий, осужденный приказом Хрюкина, подвигнули Раздаева на тактическое новшество: поднять "ИЛы" не с рассветом, как повелось, а - затемно, чтобы штурмовики накрыли цель, когда солнце, восходящее над Доном, бьет зенитчикам в глаза, слепит их... Уловка предназначалась для летчиков Ваняхина, где-то застрявших. "Мои сержанты ночью не летают, возразил Егошин. - Они днем-то..." Тут пилотяга, ухайдаканный многочасовой перегонкой, грохнулся, как утюг, обдав командиров жаркой пылью. Оба помолчали... Поднимать "ИЛы" с бомбами в потемках, вне видимости горизонта, вслепую, - значит рисковать, и рисковать крупно. При такой-то выучке дров не избежать. "Объект насыщен зениткой, прикрыт "мессерами", - сказал полковник. Командарм Хрюкин мое решение одобрил..." - "В таком случае пойду "девяткой". "Одной "девяткой"? От нас ждут эффекта!" - "Скомбинируем, - рассуждал Егошин вслух. - Пары составим так: один лейтенант и один сержант. Вчерашний инструктор поведет вчерашнего курсанта... Парочка, баран да ярочка", - и снова мелькнуло в мыслях Егошина восемнадцатое, день авиации... Праздник, черт языком дразнит... Сержант Агеев Виктор, приземлявшийся последним, его порадовал: притер свой "ИЛ" легко, неслышно. Раздаев, слушая расчетливого майора, от удовольствия прикрякнул.

Взлетали в аспидной тьме, какая сгущается на исходе августовской ночи, поглощая все, тяготеющее к свету: человеческие лица, брезентовые чехлы песчаного отлива, поварскую косынку официантки, привезшей горячий чай...

Недавние шкрабы, довоенной выучки летчики, поставленные Егошиным коренниками, скрепляли "девятку", молодые ухватывались за них, как за мамину юбку. Ободренный чудом собранной и поднятой стаи, майор думал не о Малонабатовском, не о танках, но о том, сколько продержатся сержанты. Небо за Волгой постепенно светлело, очертания машин становились четче. Мгла над прибрежьем скрывала город, не имевший ни начала, ни конца, он замер внизу, то ли в предчувствии великого бедствия, то ли собираясь с силами.