Оккупация   ::   Дроздов Иван Владимирович

– Хорошо, я вам поверю, – обрадовался я, убедившись, что лейтенант честно во всем признается и серьезно относится к делу. – Докладывать не стану, а то ведь… знаете, какой приказ Верховного Главнокомандующего?

– Да, отдают под трибунал, а тот… – он чиркнул по шее, – секир башка. А расставаться с жизнью в моем возрасте – ох, как неохота.

Мы пришли в его комнату,– она находилась в той же солдатской казарме. Лейтенант достал бутылку вина с яркой иностранной наклейкой, налил мне в красивый фужер, – тоже, видно, не нашего происхождения, заговорил доверительно:

– Тут у нас дружба с норвежцами; они, правда, к нам не ходят, а нас охотно принимают.

– Но как же вы переходите границу?

– А тут рядом пограничная застава, а начальник мой приятель. Хотите, познакомлю вас?

Я на мгновение забыл о своем важном положении:

– Конечно, буду рад.

И в этот момент, как по щучьему велению, в комнату вошел лейтенант в зеленых погонах, растворил улыбку до ушей, встал передо мной по стойке «смирно». Мы познакомились, а через час были у него на заставе, где служило всего несколько человек, а еще через час оба лейтенанта наладили доску на высоких «ногах», перекинули ее через нейтральную полосу на норвежскую землю, и сделали мне жест рукой: мол, добро пожаловать в Норвегию. Я сделал шагов десять и был в Норвегии – государстве, никогда не воевавшем с нами и видом походившем на мирно лежащую собаку, хвост которой омывался морем Баренцевым, а нос уткнулся в море Северное. Мне почудилось, что на чужой земле темень полярной ночи будто бы сгустилась, звезды на небе вдруг потухли, а со стороны моря подул холодный и влажный воздух. Холмик, черневший на горизонте, пропал, и только три огня дома, куда мы шли, продолжали светить нам, будто мы корабли в море, а они маяки и указывали нам путь движения.

Шли мы не больше десяти минут; у ворот во двор нас встретил большой пес, он визжал и крутился возле моих ног, радостно знакомясь с еще не бывавшим здесь человеком.

Из дома вышел хозяин – мужчина лет пятидесяти с крупной головой и золотыми кудряшками волос. Он показался мне не очень любезным, что-то проговорил на своем языке, впустил нас в большую горницу, а сам удалился в другую комнату, плотно прикрыв за собою дверь. Некоторое время мы сидели одни на лавке за большим столом под иконами, как у нас в деревенских избах, и я чувствовал себя неловко. Но мои друзья весело болтали и посматривали на дверь в дальнем углу горницы, – оттуда, наконец, появилась девушка лет шестнадцати, рослая, синеглазая, с пухлыми как у ребенка щеками. Она церемонно мне поклонилась и сделала книксен на манер русских барышень прежнего времени. Потом удалилась за висящую у края печки портьеру и долго оттуда не выходила. Лейтенант Хвалынский подмигнул нам и нырнул к ней за портьеру. Скоро они несли чайный прибор, поднос с румяными душистыми лепешками и со сливками, молоком, сметаной. Начался наш дружеский ужин. Девушка молчала, а мы весело болтали, забыв, что мы в гостях, да еще за границей. Подобные застолья, видимо, здесь, случались нередко.

Прожил я на радарной станции три или четыре дня и засобирался домой. Так же на попутной машине приехал в порт. И тут меня ожидало сообщение, от которого я оцепенел: навигация кончилась, теплоходов больше не будет до следующего сезона.

– А как же я теперь? – невольно вырвалось у меня.

Стоявший рядом парень невозмутимо проговорил:

– Пешочком. До Мурманска не так уж и далеко – полтораста верст с небольшим будет. Всего-то!

– Но ведь ночь. И, как я слышал, дорог тут нет.

– И ночь, и дорог нет. Росомахи по тундре бегают, а еще и волки голодные рыщут. Да ведь делать-то нечего! Не куковать же вам тут до марта. А и в марте неизвестно, придет ли посудина? Дыра тут, край земли!

Парень крякнул и шагнул в темноту.