А этот пусть живет   ::   Ефремов Валерий

Полковник, кстати, по-настоящему любил Серегу, любил классической любовью отца и действовал в гараже Ликиной вполне в духе Тараса Бульбы: я тебя породил - я тебя и убью. Сбитнев расправился с Курским как с предателем. Тебя, Костя, может быть, утешит тот факт, что твой выстрел в Серегу оказался несмертельным - он бы выжил, что и подтвердила судебно-медицинская экспертиза.

- Именно о настоящей причине прихода Курского к Фомичеву и видеокамере в гараже Ликиной ты и рассказал Сбитневу после похорон Сергея? - глухо спросил Митин.

- Так точно.

- И что же полковник?

- Вон его могилка! - Крутилин ткнул пальцем куда-то вбок. - Третья отсюда.

- Сбитнев покончил с собой?! - ахнул Костя.

- Да, стрелял в себя и не промахнулся. Твердая была рука у мужика, ничего не скажешь. А вместо предсмертной записки Николай Ильич оставил рапорт о своей отставке. Ну а потом в моем ведомстве, кое-что пронюхав по данному делу, и за меня взялись. Пришлось сознаться, что я без санкции сверху сотрудничал с Курским, и на меня навешали всех собак. Слишком уж много трупов в этом деле образовалось. И вот нашли крайнего - мне пришлось уйти.

- А на могилку полковника Сбитнева кто-нибудь цветы кладет? - после паузы спросил Митин.

Крутилин пожал плечами:

- Сходи, поинтересуйся... Как, черт побери, все-таки жизнь по-идиотски устроена! - всплеснул он возмущенно руками. - Во всей этой истории оказались замешены не один десяток людей. Почти все они в своем деле были профессионалами, ставили перед собой какие-то цели и пытались их добиться. И где же эти люди теперь? Большинство из них погибло, а остальные, - он тяжко вздохнул, - серьезно пострадали. А кое-кто, - Крутилин взглянул на своего собеседника, - просто сидел, сложив руки на яйцах, и все приходило к нему само собой.

- Как странно, - задумчиво произнес Митин, проигнорировав последнюю реплику Михаила, - и Саша Ликина, и Серега Курский, да и Николай Ильич Сбитнев - хорошие, честные люди, а вроде как сами поубивали друг друга. Почему же так произошло, а, Миша?

- Да я ж о том и говорю! Потому что на дворе - такая дурацкая жизнь, а у нас, ментов, - такая дурацкая работа! Вот, собственно, и все. - И Крутилин, в очередной раз неприветливо покосившись на Митина, добавил: - Но тебя, мой друг, все это, конечно, совершенно не касается.

- После минутного молчания он вновь заговорил: - Вот ты, Костя, интересовался могилой Сбитнева, а где упокоена Саша Ликина тебя, что ли, совсем не интересует?

- Брось, Крутилин! - мрачно отозвался Костя. - Мы оба с тобой знаем, что происходит с невостребованными телами, а близких родственников у Саши не было...

Михаил, вроде как устыдившись, примолк, но через минуту заговорил снова:

- И все-таки... Тебя такая женщина любила, Костя... Неужели у тебя в душе ничего к ней не осталось?

Костя воздел глаза к небу:

- Ты знаешь, все-таки уже год прошел, а иногда так душа ноет... И у меня ведь ничего в память о ней не имеется, даже плохонькой фотографии. Иной раз думаешь, все бы в жизни отдал за какой-нибудь снимок Саши, хоть с ее паспорта...

- Ребятки! - вдруг вновь послышался голос Раи, на этот раз более чем любезный. - Что ж вы выпиваете совсем без закуски? Я тут на рыбный рынок сбегала и принесла вам кое-что. - Она стала разворачивать сверток из плотной бумаги. - Вот лещ к пиву, вот рыбка красная, вот селедочка малосоленая. Селедка-то какая - жирная да с икорочкой! Ты куда смотришь, Костя?

А смотрел Константин Митин на бумагу, в которую оказалось завернуто все это добро. Она представляла собой старую театральную афишу, и на ней был изображен прекрасный и загадочный образ древней египетской царицы Клеопатры.