Полковая наша семья   ::   Манакин Михаил Фёдорович

Но ни разу не дрогнули наши бойцы, ни разу не уступили они своему девизу: "Вперед и только вперед!" В боях за Калугу Сиязов предпринял ряд блестящих по смелости и дерзости операций, делающих славу его доблестным бойцам".

Эту газету зачитывали до дыр. Комиссар полка приказал наклеить ее на картон, и так она передавалась из роты в роту. Каждый боец считал, что здесь написано не о командире дивизии генерале М. А. Сиязове, а о нем самом. На митинге, посвященном присвоению нашей дивизии звания гвардейской, выступило двенадцать человек. Все они выражали благодарность партии и правительству за высокую оценку их ратного труда, клялись, не жалея сил и самой жизни, по-гвардейски громить ненавистного врага, чтобы быстрее освободить нашу любимую Родину от фашистских оккупантов.

Так говорили и так дрались за советскую землю мои товарищи.

...И вот теперь, шагая в свой родной полк, я с благодарностью думал о них - простых бойцах, которые в сложных ситуациях преподали мне солдатские уроки, делились фронтовыми премудростями, которые не так просты, как кажется на первый взгляд.

Подумалось о самом близком боевом товарище рядовом Алексее Лапике. Он был всего на четыре года старше меня. Но на фронте с первого дня. Запомнился он сразу же каким-то открытым лицом, порывистыми движениями, особой заботой о товарищах. Своим богатым боевым опытом он щедро делился со всеми, в том числе и со мной. Вспоминаю жестокий бой 26 января 1942 года под Сухиничами.

Утро было холодным и хмурым. Колючий ветер, завывая в овраге, где мы сосредоточились для очередного броска вперед на высоту, что между деревнями Веребьево и Пищалово, пронизывал, казалось, до костей. "Наша группа под командованием младшего лейтенанта Ильи Филипповича Аксамитного просочилась под покровом ночи во фланг укрепившихся на рубеже фашистов и, пока не обнаруженная противником, ждала сигнала к атаке. Первыми должны были наступать бойцы второго батальона. Потом, когда они свяжут гитлеровцев боем, неожиданно ударим и мы.

Светало. На востоке ширилась белесая полоса рассвета. Все яснее проступали очертания разрушенных деревенских домов, черные, одиноко торчащие печные трубы. Причудливо выглядели некоторые фруктовые деревья, которые от взрывов мин и снарядов наклонились к земле, обнажив густое сплетение корней. Под одной из груш, вывороченной взрывом, расположился пулеметный расчет фашистов. Мы его хорошо различали и готовы были уничтожить по первому сигналу. Я слышал, как Аксамитный ставил такую задачу рядовому Головачеву.

Рядом с поваленной грушей стояла березка без макушки. Вместо нее торчал скворечник. Верхушка еще вчера была срублена снарядом, будто топором. "Интересно, как же удержался скворечник", - подумал я и слегка приподнялся, стремясь получше рассмотреть, на чем он держится. Но здесь же сильная рука вновь прижала меня к земле.

- Не высовывай голову зазря, Миша. Не дразни пулю. Голова пригодится. Шутка сказать, сколько еще до Берлина топать. - Голос Алексея Лапика был тихий и строгий. - Что ты там интересное увидел?

- Скворечник.

- Какой скворечник? - не понял Лапик. - Да ты о чем думаешь?! Сейчас надо замечать то, что для боя пригодится. Видишь, распадок тянется к крайнему дому? По нему можно незаметно подобраться к немцам в тыл. Оттуда гранатами забросать два пулеметных гнезда - одно под грушей, а другое, видишь, в заброшенном колодце...

Присмотревшись, я увидел, что бревенчатый сруб действительно "обжит". С двух сторон он обложен мешками, набитыми, видимо, мерзлой землей, а в тыл к приземистому сараю тянется траншея. Как это я сразу не разглядел?

- Когда пойдем в атаку, - неторопливо говорил Лапик, - ты держись в нескольких шагах от меня. Короткая перебежка - и падай на снег, в ямочку или борозду. Полежи немного, сориентируйся, потом опять рывком вперед. Понял? И пулям не кланяйся. Пока фашист начнет палить в нашу сторону, мы ему на хребет сядем. Только чтобы без шума, крика.