Точка отсчёта   ::   Цой Марианна

В кабинете таращили глаза штук пятнадцать молоденьких практиканток. Вместо рук у Вити стали осматривать живот и спину. Слава Богу, дальше этого дело не пошло. По поводу рук не глядя выписалии какую-то мазь. Мазь тоже не помогала.

Тем не менее гитара звенела всё время. И как-то раз слякотным вечером вернувшись с работы я познакомилась с «Последним героем».

Ночь коротка, цель далека,

Ночью так часто хочется пить,

Ты выходишь на кухню,

Но вода здесь горька,

Ты не можешь здесь спать,

Ты не хочешь здесь жить.

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты,

Доброе утро, последний герой.

Здравствуй, последний герой!

Ты хотел быть один, это быстро прошло,

Ты хотел быть один, но не смог быть один,

Твоя ноша легка, но немеет рука,

И ты встречаешь рассвет за игрой в дурака.

Утром ты стремишься скорее уйти,

Телефонный звонок, как команда «Вперед!»

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти,

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждет!

Рыба с Цоем затеяли новую запись. По чьей-то наколке они познакомились с одним театральным звукорежиссером, который из каких-то своих соображений помогал некоторым музыкантам. Разыскали барабанщика, которым оказался Валера Кириллов, впоследствии – барабанщик «Зоопарка». Было записано несколько вещей, но что-то не сложилось. Поначалу Вите всё очень нравилось, но потом он как-то быстро к этому остыл. Однако несколько вещей всё же было закончены. По странному стечению обстоятельств единственная бобина с фонограммой сохранилась именно у Кириллова, с которым сразу после той записи пути разошлись.

Жизнь наша в неуютном чужом жилище протекала очень тихо. Витя маялся с рестовраторством монархических потолков, а мне целыми днями приходилось довольствоваться колоссальным интеллектом цирковых артистов. Гости к нам, не в пример следующему пристанищу, забредали редко. И очень нервировало условие, заранее поставленное хозяевами, – мы должны были убраться из квартиры перед самым Новым годом.

Как-то раз из Москвы приехал Рыженко. Я помню это потому, что в тот вечер Цой спел нам новую песню. Это был «Дождь для нас».

В моем доме не видно стен,

В моем небе не видно луны.

Я слеп, но я вижу тебя,

Я глух, но с слышу тебя.

Я не сплю, но я вижу сны,

Здесь нет моей вины,

Я нём, но ты слышишь меня,

И этим мы сильны.

И снова приходит ночь,

Я пьян, но я слышу дождь,

Дождь для нас…

Квартира пуста, но мы здесь,

Здесь мало, что есть, но мы есть.

Дождь для нас…

Ты видишь мою звезду,

Ты веришь, что я пойду.

Я слеп, я не вижу звезд,

Я пьян, но я помню свой пост.

Ты смотришь на Млечный Путь,

Я – ночь, а ты – утра суть.

Я – сон, я не видим тебе,

Я слеп, но я вижу свет.

Новый восемьдесят третий год встречали скверно. У Вити ещё не зажили руки, меня донимала зубная боль. В общем-то, это плохая примета – болеть в новогоднюю ночь. Но мы в приметы тогда не верили. Однако к концу того года, который встретили болячками, пришлось поверить. Год был «моим» по восточному гороскопу и тем самым вселял надежду на какое-то везение. В результате же это было для нас самое бестолковое и нервное время с мизерными творческими результатами для Цоя. К концу года мы оба оказались в больницах, причем я чуть не загнулась. На примере «моего» года Витя стал очень осторожно относиться к «своему». Ведь он был Тигр, а в тигрином гороскопе сказано, что эти люди не часто доживают до зрелых лет.

В середине января мы переехали в другую квартиру, которую сняли на Охте. Туда приходило такое множество народа, что всех и не вспомнить. Пусть простят меня те, кого забыла.

Витя так достал своего мастера-начальника абсолютно наплевательским онтношением к монархическим потолкам, что тот отпустил юного реставратора на все четыре стороны.