Записные книжки   ::   Камю Альбер

Люди упорно путают брак и любовь, с одной стороны, счастье и любовь – с другой. Между тем это совершенно разные вещи. Именно поэтому , хотя любовь – вещь очень редкая, среди браков бывают и счастливые.

Невольно ангажированный.

Физическая ревность есть в большой мере приговор самому себе. Зная, о чем способен помыслить ты сам, ты решаешь, что и другой помышляет о том же.

Нынче добродетель достойна похвалы. Великие жертвы не встречают поддержки. Мучеников постигает забвение. Они стараются привлечь к себе внимание. На них смотрят. Но стоит им оступиться, и газеты берутся за свое.

Мерль, журналист, занимающийся шантажом, целый год печатал в своей газете клеветнические статьи об Х, но так ничего и не добился. Тогда, изменив тактику, Мерль принялся превозносить свою жертву до небес – и тут же получил деньги.

Во время суда над Шибуниным Толстой выступил защитником этого несчастного солдата, ударившего офицера, а когда Шибунина приговорили к смертной казни, ходатайствовал о помиловании через свою тетку, которую просил обратиться к военному министру. Министр ответил, что не может ничего предпринять, потому что Толстой забыл указать название полка. Тетка написала об этом Толстому, но на следующий день после того, как пришло ее письмо, Шибунин был казнен по вине Толстого .

Последнее, незаконченное сочинение Толстого, оставшееся лежать на его письменном столе: «Нет в мире виноватых».

Нынче Христос умирает во дворцах.

Он царит за окошечками банков – с кнутом в руках.

Всякое убийство может быть оправдано только любовью. Для террористов эшафот был новым доказательством любви.

Заблуждения радостны, истина страшна.

Горьки воды смерти...

В день, когда он ушел от жены, ему страшно захотелось шоколаду, и он не отказал себе в этой прихоти.

История деда г-на де Боканде.

Когда он учился в лицее, его обвинили в каком-то проступке. Он отрицал свою вину. Три дня карцера. Он продолжает отрицать. «Я не могу сознаться в проступке, которого не совершал». Извещают отца. Он дает сыну три дня сроку. Если через три дня он не сознается, его отдадут во флот юнгой (семья богата). Три дня карцера. Он выходит оттуда. «Я не могу сознаться в том, чего не совершал». Неумолимый отец записывает его во флот. Мальчик вырастает, проводит всю жизнь в море, становится капитаном. Отец умирает. Приходит старость. На смертном одре все то же: «Это не я».

Она льстила его тщеславию. И потому он не изменял ей.

Предисловие к «Изнанке и лицу» 108 .

У меня есть художнические запреты, как у других бывают запреты моральные или религиозные. Сознание недозволенности, мысль, что «так не делают», чуждые мне как существу, свободолюбивому от природы, присущи мне как рабу (причем рабу восторженному) суровой художественной традиции. (Я преодолел эти табу лишь в «Осадном положении», чем объясняется нежность, которую я испытываю к этому мало кем оцененному сочинению.)

...Возможно также, что это недоверие противостоит моему глубинному анархизму, и в этом его польза. Я знаю свою разбросанность, силу некоторых своих инстинктов, способность впадать в ярость. Все эти непредсказуемые силы должны быть пущены в ход, когда созидается произведение искусства (я имею в виду будущее). Но необходим и барьер, их сдерживающий. Мои барьеры еще и сегодня слишком крепки. Но и то, что им приходилось сдерживать, было слишком мощным. В тот день, когда я достигну равновесия, я попытаюсь написать книгу, о которой мечтаю. Она будет похожа на «Изнанку и лицо», иными словами, в ней будет много любви.

Я думаю, мне это по силам. Мой обширный опыт, знание ремесла, мое неистовство и мое смирение...