Живая память   ::   Лопатин Степан Семенович

Поставив у изгороди лошадей, вошли в избу. На полу вповалку в разных позах лежали солдаты, и так густо, что ступить буквально было некуда. Два окошка избы заткнуты соломой - для тепла. Печь не топилась, но от дыхания множества тел было сравнительно тепло. Найти место среди этих людей было непросто. Подвинув чьи-то руки, я устроился у дверей на клочке соломы. После двух бессонных ночей отдых был необходим. Ослабив воротник, уткнулся носом в полушубок и дремал, стараясь ни о чем не думать.

Прошло какое-то время.

Неожиданно раздался оглушительный протяжный рев, солома из окон с дымом и паром влетела в избу на головы спящих, нас обдало брызгами плавленного снега. Что случилось?

Но к событию здесь отнеслись спокойно:

- Это наши "катюши"!

Две установки реактивных снарядов (РС), ночью нами незамеченные, стояли рядом с избушкой перед окнами, а их залпы оповещали о начале "рабочего дня".

Наступление началось еще в декабре под Москвой. 16-я армия под командованием генерала Рокоссовского, ошеломив противника неожиданной силы артиллерийским ударом, прорвала оборону и обратила немцев в бегство. За три месяца боев оккупанты откатились на многие десятки километров к западу и югу от Москвы.

Наша сибирская дивизия подошла, чтобы включиться в наступление. Мы не знали ее номер, а наш 41-й артполк назывался войсковой частью 4001 и имел индекс полевой почты.

Огневые позиции (ОП) первого дивизиона зам. командира полка капитан Ларионов наметил у небольшой деревушки, насчитывающей десяток домов. Рельеф местности позволял расположиться на склонах, обращенных к нам.

ОП своей батареи мы выбрали на огороде.

Сзади, метрах в семидесяти, хата, обогревающая бойцов во время пауз. Жители деревушки оставались на местах, а мы оказывались у них на положении квартирантов.

5 марта стало для нас началом боевых действий.

Командир батареи со взводом управления, разматывая за собой телефонный провод, еще ночью ушел к пехоте километра на два вперед.

Мы установили орудия. Артиллеристы заметно волновались перед первым боем.

Четырехмесячное пребывание в училище (плюс две недели карантина) полноценными артиллеристами нас не сделало (война торопила: вместо трех лет обучения - четыре месяца!). Изучение уставов и наставлений, ежедневные тренажи и жесткий 11-часовой учебный регламент не оставили времени на боевую стрельбу. Практика начиналась теперь, в реальных условиях. Первый выстрел поэтому ожидался как на испытательном полигоне - мы не знали еще полученную систему орудия (образца 1936 года) и того, что подскажет практика.

...Орудие при выстреле попятилось, чего не должно было быть - мерзлые стенки канавок под сошниками разрушились. Строптивую систему водрузили на место, а сошники укрепили. Но после третьего выстрела она сорвалась снова.

- Что у вас там - орудие пляшет, что ли? - возмутился командир батареи, потребовав меня к телефону.

Я объяснил.

- Голова! Думать надо!

Напряжение было таким, что пот выступил на лбу - несмотря на холодную погоду.

Спешная долбежка мерзлой земли, предельное заглубление сошников, чтобы усмирить непокорную пушку... Жарко! Первую пристрелку закончили. Можно было удовлетвориться проделанной работой, но...

В огород на ОП шумно влетела хозяйка усадьбы, показывая на дом, нелестно отзываясь о нашем нелегком деле. Стекол в окнах дома не было. Мы увидели первый результат своей стрельбы, дополняющий огорчения с сошниками.

Из огорода ОП пришлось убрать. А заботу об остеклении окон взял на себя старшина батареи.

На новом месте кто-то положил под сошники длинные поленья. Площадь опоры увеличилась, орудия не стали срываться при выстрелах. Такая догадка исправно служила огневикам и потом. Это был первый практический урок.