Голубые пески   ::   Иванов Всеволод

В Лондоне или даже в какой-нибудь Индии - просыпается сейчас джентльмен, и перед носом у него - газета. Одних объявлений - шестнадцать страниц...

- Настоящая торговля, - вздохнул Кирилл Михеич. - Жениться не думаете?

- Нет? А что?

- Так. К слову. Жениться человеку не мешает. Невесту здесь найти легко можно. Если на казачке женишься - лошадей в приданое дадут.

- Вы, кажется, на казачке женились? Много лошадей получили?

- В джут*1 все подохли. Гололедица... ну, и того... высохли. Пойду.

- Сидите. Я вам про Запуса расскажу, комиссара.

- Ну их к богу! Я насчет церквей и так... вот коли рабочие не идут на работу, как с ними? Закона такого нет? ______________

*1 Гололедица.

- Рассчитать.

- Только? Кроме расчета - никаких свободных самосудов?..

- Нельзя.

На улицах между домами - опять золотистая пыль. Как вода на рассвете - легкая и светлая. Домишки деревянные, островерхие - зубоспинные и зеленоватые стерляди. У некоторых домов - палисадники. В деревянных опоясачках пыльные жаркие тополи, под тополями, в затине - кошки. Глаз у кошки золотой и легкий как пыль.

А за домами - Иртыш голубой, легкий и розовый. За Иртышом - душные нескончаемые степи. И над Иртышом - голубые степи, и жарким вечным бегом бежит солнце.

Встретился протоиерей Смирнов. Был он рослый, темноволосый и усы держал как у Вильгельма. А борода, как степь зимой, не росла, и он огорчался. Голос у него темный с ядреными домашними запахами, словно ряса, говорит:

- На постройку?

Благословился Кирилл Михеич, туго всунул голову в шляпу.

- Туда. К церкви.

Смирнов толкнул его легонько, - повыше локтя. И, спрятав внутри темный голос, непривычным шопотом сказал:

- Ступайте обратно. От греха. Я сам шел - посмотреть. Приятно, когда этак...

Он потряс ладонями, полепил воздух:

- ...растет... Небо к земле приближается... А вернулся. Квартала не дошел. Плюнул. У святого места, где тишина должна, - птица и та млеет сборище...

- Каменщики?

Когда протоиерей злился - бил себя в лысый подбородок. Шлепнул он тремя пальцами, и опять тронул Кирилла Михеича выше локтя:

- Заворачивайте ко мне. Чаем с малиновым вареньем, дыни еще из Долона привезли, - угощу.

- На постройку пойду.

- Не советую. Со всего города собрались. Комиссар этот, что на пароходе. Запус. Непотребный и непочтительный крик. Очумели. Ворочайтесь.

- Пойду.

Шлепнул ладонью в подбородок. Пошел, тяжело вылезая ногами из темной рясы, - мимо палисадников, мимо островерхих домов - темный, потный, гулом чужим наполненный колокол. Протоиерей Евстафий Владимирович Смирнов, сорока пяти лет от роду.

На кирпичах, принадлежащих Кириллу Михеичу, на плотных и веселых стенах постройки, на выпачканных известкой лесах - красные, синие, голубые рубахи. Крыльца, сутулые спины, привыкшие к поклажам - кирпича, ругани, кулаков - натянули жилы цветные материи, - красные, синие, голубые, слушают.

И Кирилл Михеич слушает. Раз пришел...

На бывшей исправничьей лошади - говорящий. Звали ее в 1905 году Микадо, а как заключили мир с Японией - неудобно - стали кликать: Кадо. Теперь прозвали Императором. Лошадь добрая, Микадо так Микадо, Император так Император - ржет. Копытца у ней тоненькие, как у барышни, головка литая и зуб в тугой губе - крепкая...

И вот на бывшей исправничьей лошади - говорящий. Волос у него под золото, волной растрепанный на шапочку. А шапочка-пирожок - без козырька и наверху - алый каемчатый разрубец. На боку, как у казаков, - шашка в чеканном серебре.

Спросил кого-то Кирилл Михеич:

- Запус?

- Он...

Опять Кирилл Михеич:

- На какой, то-есть, предмет представляет себя?

И кто-то басом с кирпичей ухнул:

- Не мешай... Потом возразишь.

Стал ждать Кирилл Михеич, когда ему возразить можно.

Слова у Запуса были розовые, крепкие, как просмоленные веревки, и теплые.