Голубые пески   ::   Иванов Всеволод

Рассказывал, что много появилось волков, а порох дорожает. Сообщал - видел среди киргиз капитана Артемия Флегонтыча, обрился и в тибитейке. В голосе Леонтия была обида. Олимпиада стояла перед ним, о муже не спрашивала, а просила рассказать, какие у волков берлоги. Леонтий достал кисет из бродеи, закурил трубку и врал, что берлоги у волков каждый год разные. Чем старше волк, тем теплее...

Протоиерей Смирнов, в чесучевой рясе, пахнущей малиной, показывал планы семнадцати церквей Кириллу Михеичу и убеждал, хоть одну построить в византийском стиле. Шмуро - из-под пробкового шлема, значительно поводил глазами. Передав Кириллу Михеичу планы, протоиерей, понизив голос, сказал, что ночью на пароходе "Андрей Первозванный" комиссар Запус пиршество устроил. Привезли из разных непотребных мест блудниц, а на рассвете комиссар прыгал с парохода в воду и переплывал через Иртыш.

И все такая же золотисто-телесная рождалась и цвела пыль. Коровы, колыхая выменем, уходили в степь. На базар густо-пахнущие сена везли тугорогие волы. Одинокие веселоглазые топтали пески верблюды, и через Иртыш скрипучий пором перевозил на ученье казаков и лошадей.

Кирилл Михеич ругал на постройке десятника. Решил на семнадцать церквей десятников выписать из Долони - там народ широкогрудый и злой. Побывал в пимокатной мастерской: - кабы не досмотрел, проквасили шерсть. Сгонял за город на кирпичные заводы: лето это кирпич калился хорошо, урожайный год. Работнику Бикмулле повысил жалованье.

Ехал домой голодный, потный и довольный. Вожжей стирал с холки лошади пену. Лошадь косилась и хмыкала.

У ворот стоял с бумажкой плотник Горчишников. Босой, без шапки, зеленая рубаха в пыли и на груди красная лента.

- Робить надо, - сказал Кирилл Михеич весело.

А Горчишников подал бумажку:

Исполком Павлодарского Уездн. Совета Р., К., С., К. и К. Ден. извещает гражд. К. Качанова, что... уплотнить и вселить в две комнаты комиссара Чрезвычайного Отряда т. Василия Запуса.

Августа...

Поправил шляпу Кирилл Михеич, глянул вверх.

На воротах, под новой оглоблей прибит красный флаг.

Усмехнулся горько, щекой повел:

- Не могли... прямо-то повесить, покособенило.

IV.

Птице даны крылья, человеку - лошадь.

Куда ни появлялся Кирилл Михеич, - туда кидало в клубах желтой и розовой пыли исправничью лошадь "Император".

Не обращая внимания на хозяина, - давило и раскидывало широкое копыто щебень во дворе, тес под ногами... И Запус проходил в кабинет Кирилла Михеича, как лошадь по двору - не смотря на хозяина. Маленькие усики над розовой девичьей губой и шапочка на голове как цветок. Шел мимо, и нога его по деревянному полу тяжелее копыта...

Семнадцать главных планов надо разложить в кабинете. Церковь вам не голубятня, - семнадцать планов - не спичечная коробочка. А через весь стол тянутся прокламации, воззвания: буквы жирные - калачи, и каждое слово - как кулич - обольстительно...

Завернул в камору свою (Олимпиаду стеснили в одну комнату) Кирилл Михеич, а супруга Фиоза Семеновна, на кукорки перед комодом присев, из пивного бокала самогон тянет. А рядом у толстого колена - бумажка. "Письмо!"

Рванул Кирилл Михеич, "может опять от фельдшера"? Вздрогнула сквозным испугом Фиоза Семеновна.

Бумажка та - прокламация к женщинам-работницам.

Кирилл Михеич, потрясая бумажкой у бутылки самогона, сказал:

- За то, что я тебя в люди вывел, урезать на смерть меня хошь? Ехидная твоя казацкая кровь, паршивая... Самогон жрать! Какая такая тоска на тебя находит?

И в сознании больших невзгод, заплакала Фиоза Семеновна. Еще немного поукорял ее Кирилл Михеич, плюнул.

- Скоро комиссар уберется? - спросил.

Пьяный говор - вода, не уловишь, не уцедишь.

- Мне, Киринька, почем знать.

- Бумажку-то откеда получила?

- А нашла... думала, сгодится.