Адов Пламень   ::   Верещагин Петр

Но кровавая взмыла над ними волна

артуровой войны.

Было их двое пред Круглым Столом, красный дракон Пендрагон —

И рыцарь, что спас Камелота престол, клыком кабана уязвлен.

Было их двое, вассал и король. Король – и чужой вассал.

Каждый из них отыграл свою роль, и полдень багряным стал.

Хоть другой ласкает тело ее,

она мыслью была лишь с ним.

Но напоено ядом седое копье —

и не жить уже вместе им.

Было их двое, король и вассал. И отдал король приказ:

«Белый саксонский дракон восстал и грозою идет на нас.»

На север уехал в далекий поход рыцарь из Лионесс…

Месяц прошел, и полгода, и год. И все не приходит весть.

Жены привычны своих ждать мужей,

а девы – своих женихов,

Неспешно ведя счет оставшихся дней

и свой защищая кров…

Было их двое, и белый дракон со стяга рычит на дождь.

Хенгист, что саксов наследовал трон, и Хорса, военный вождь.

Было их двое, драконьих детей, что вышли наперерез

Белому вестнику смерти своей, Тристану из Лионесс…

А старый дракон, что остался жить,

уж с югом войны не вел.

Лишь поклялся убийце за все отплатить,

и в зимнее небо ушел…

Слухи ходили от северных скал до ласковых южных морей,

Слухи о битве, в которой металл был мягче, чем крылья фей,

Оба ль они там конец свой нашли, или один – как узнать?

Или сошлись – и потом разошлись, властные сами решать?

Но она верила в лучший удел,

и год за годом ждала,

Что небо пришлет соловьиную трель,

и спрыгнет рыцарь с седла…

Слухи сказаньями стали потом, мифами, детской мечтой.

Каждый желает, чтоб звался «дракон» сраженный его рукой.

Каждый желает, чтоб любящий взгляд (пускай и чужой жены)

Встречал, когда он возвратится назад с очередной войны…

Дикий яблонев цвет, и ладья без весла,

и безмолвный хрустальный грот.

Далеко-далеко с ним Исильд уплыла,

и дракон больше их не найдет… [1]

…Тристрам так и не вернулся в Гитин. Одни говорили, что белорукая Изельде, саксонская принцесса и колдунья, всадила меж ребер рыцаря осиновый кол, чтобы выбить из его сердца любовь к Изельде Златокудрой, освобождая там место для себя. Другие уверяли, будто Тристрам победил и белого дракона саксов, после чего, смертельно раненный, улегся в ладью без руля и ветрил, и отплыл на волшебный Авалон в ароматах яблоневого цвета. Третьи мрачно сообщали, что непобедимый герой Тристрам был ранен священной реликвией саксонских королей, золотым копьем, истинное острие которого в старые времена сделали не из железа и не из бронзы, а из ядовитых львиных когтей; Тристрам разметал саксонскую армию, устранив нависшую над Логрией угрозу великой войны с северными врагами, а после – умер от ран. Четвертые же – потешались над ними над всеми, напоминая, что Изельде Златокудрая, тот самый символ «вечной любви» Тристрама, прожила с Марком Гитинским еще семь лет и померла родами, ни разу не вспоминая о существовании какого-то там рыцаря…

Так о Тристраме рассказывали не барды и менестрели. Так рассказывали люди, обычные люди, которые знали и уважали легенды, но не стремились сами творить их. Люди эти не пытались убедить ни самих себя, ни других, что слова их непременно будут услышаны и восхвалены грядущими поколениями. Они даже не пытались выдать свои повествования за чистую правду, которая-де противоречила легендам, созданным по заказу владык.

Они просто рассказывали байки.

…Говорили еще, будто Артур Пендрагон, прослышав о предательском деянии Марка и гибели Тристрама, приказал Вивиане, Хозяйке Озера, наложить проклятье на всех виновных. Однако волшебница отказала владыке Логрии, ибо виновные, по ее словам, покарали себя сами.