Аидовы тени   ::   Пшеничный Борис

Кто он такой, кем был, - сообщит сам реставрант, если, конечно, удастся его оживить. Но даже этот, казалось бы, совершенно нейтральный вариант вызвал бурю возражений. Не устраивала как раз безвестность. Вдруг воскрешенный окажется монстром, которого тут же придется усыпить. К тому же, где гарантия, что при восстановлении не произойдет деформация личности? Если ничего о ней неизвестно, то как доказать, что реставрант идентичен оригиналу? Начнет бить себя в грудь: я, мол, важная персона, а был, может, последним ничтожеством.

Владимиров тоже считал анонимность неприемлемой. Правда, его доводы показались Семену надуманными. В них было много-с чего бы? - от болезненной подозрительности.

- Это же кот в мешке! Могут подсунуть все что угодно.

- Так, наверное, и будет, невпопад подтвердил Семен. - Что нам дадут, с тем и работать.

- А если найдется шутник? Нам дадут одно, а он возьмет и подменит. Вместо кота-свинью. Попробуй потом уличить, никто же не знает, что было там, в мешке.

- Как подменит? И кому это нужно?

- Ого! Еще как нужно. Вы, голубчик, плохо читаете ваши газеты.

Хотел он того или у него вырвалось непроизвольно, Владимиров признался, что заглядывает в вырезки, и, должно быть, вычитал нечто насторожившее его. Потоку-то и повел своего зама на безлюдный берег "шуршать галькой".

- "Верните миру кумира!" Помните? - спросил, замедлив шаг. Ему, видимо, важно было услышать ответ.

Да, была такая статья, она пришла с последней бандеролью. Семен не мог не обратить внимания на директивный заголовок. Не поленился, прочел. Скука. Единственная стоящая мысль: если кого возвращать из прошлого, то прежде всего лидера своего века, творца истории. Кого именно, автор не называл, но таким, по его мнению. Может быть только предводитель народов, величайший устроитель общества и государства. А всякие там философы, писатели, художники, пусть даже гении из гениев, - что нового могут нам дать? Они и так при нас - бери их труды и читай, иди в музей и смотри их творения. Кто во все времена был действительно нужен миру, так это властелины. Без них нет истории. Они - ее поводыри.

- Мурло дремучее! - распалился Владимиров. - Гегель, видите ли, его не устраивает, Толстой устарел, Эйнштейн не нужен. Подавай ему Чингиз-хана!

Семен попытался возразить. В статье, он это помнил, о Чингиз-хане не говорилось ни слова, да автор и не заглядывал так далеко в прошлое. Он туманно намекал на кумиров новейшего времени.

- Сред них что, не было чингиз-ханов? - парировал Владимиров и вдруг с каким-то новым интересом посмотрел на попутчика. - Вы никак солидарны? Кстати, это не ваши там закорючки? Кто-то гулял по статье карандашиком.

О самом важном почему-то спрашивают через "кстати". Будто невзначай, мимоходом... "Где, кстати, вы были в момент убийства?"

Попцов поспешил отмежеваться.

- Я пользуюсь только ручкой. Шариковой. Паста синяя. Почерк мелкий, неразборчивый.

- Кого же так распирало от восторга? Сплошные восклицательные знаки. Директор все еще с сомнением поглядывал на заместителя.

- А если Острогин? - рискнул поделиться Семен своим давним предположением.

Директор остановился на полушаге.

- Евгений Николаевич? - переспросил так, словно ослышался. - С чего вы взяли? Ах да, - он, видимо, вспомнил о молве, повязавшей Попцова с академиком. - Вам, конечно, лучше знать.

Разговор ту же скис. Они сошли с прибрежной полосы и молча направились в глубь острова.

5

Пришло еще два или три пакета - и все. Безвестный отправитель забастовал. Никаких больше вырезок. Переждав неделю, другую, Попцов ради порядка позвонил в экспедицию академии. Ему вежливо объявили, что высылать нечего, пресса молчит. "Что значит молчит?" - не понял он и, услышав гудки отбоя, обругал себя за тупость.