Амальгама миров   ::   Клименко Владимир

Довольно неприятно, признаться, чувствовать себя жертвенным животным, тем более что еще двадцать минут назад я мирно ставил на плиту кофейник и не помышлял ни о каких геройских подвигах. Пришлось применить самое действенное оружие: оставить шлепанцы занимать оборону, а самому развернуться и изо всех сил броситься бежать к островерхому белому домику у близкой кромки леса.

Через две секунды за спиной послышался тяжелый топот ботфорт: мой преследователь, как видно, не сомневался, что я не смогу ускользнуть.

Скоро к этому топоту примешался новый дробный звук, словно небольшое животное подключилось к погоне, но оглядываться некогда - домик маячил впереди в сотне метров. Двери плотно закрыты, и еще не известно, откроются ли они, чтобы впустить меня.

Внезапно шум погони прекратился.

Послышался сдавленный крик и вслед за этим грохот падения.

Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть взлетевшую в воздух шпагу.

В следующее мгновение шпага, описав крутую траекторию, с змеиным шипом вонзилась в землю.

Не особенно раздумывая, пойдет ли мне это на пользу, я воспользовался своим преимуществом, выдернул шпагу из земли и, полностью позабыв о рыцарских правилах - лежачего не бьют, - приставил острие к груди перекатившегося на спину преследователя.

Невдалеке, приминая толстыми ножками летнюю траву, гарцевал мой неожиданный спаситель - оживленный друидом табурет.

Дверь в комнату Сухиной оказалась распахнутой настежь.

Видимо, Люська так ее и не прикрыла, а, возможно, дверь распахнуло взрывом. В любом случае прямо с порога я увидел, что в комнате никого нет.

Вся жилплощадь Татьяны Васильевны была заставлена, вернее загромождена, множеством старых вещей.

Диван, кресло, в которое из-за его ветхости не садился никто, кроме хозяйки, столик на львиных лапах, этажерка каслинского литья, допотопный шифоньер и крохотный комод, со стоящим на нем зеркалом.

Зеркало!

Зеркала больше не было.

Все это я увидел почти мгновенно, еще не понимая, что, собственно, произошло.

Ворвавшись в комнату, я заметался на узком пятачке между креслом и диваном. Потом встал на колени и заглянул под диван.

Скрипнула дверца шифоньера, и я подскочил, как будто услышал выстрел. В шифоньере Люськи не оказалось тоже.

Пустая дыра уцелевшей от зеркала рамы невольно притягивала взгляд, но туда почему-то смотреть не хотелось. Через минуту до меня дошло, что на полу нет осколков.

Над диваном висела тоже очень старая, писанная маслом картина. На ней был изображен какой-то святой, то ли схимник, то ли столпник Серафим. Картина почернела от времени, и лик святого едва проступал из темноты. Хорошо заметны были лишь длинная белая борода и пронзительно-напряженные глаза.

Я с надеждой посмотрел на святого.

Ничего.

Ничего больше не происходило.

Квартира была пуста - Люська исчезла.

Все, только что случившееся, походило на дурной сон, и, возможно, мне бы даже удалось уговорить самого себя, что это сон и есть, но только тут же в коридоре раздались шаги.

Тяжелые, шаркающие, совсем не Люськины.

Испугаться я не успел - почти одновременно со скрипом половиц на пороге возник старец в просторном белом одеянии, именно в одеянии, а не в одежде, с громадным, почти с него ростом посохом в правой руке.

Я вновь посмотрел на портрет.

Мелькнула глупая мысль об ожившем изображении и прочей чепухе. Ничего подобного. Святой был на месте, а появившийся передо мной пришелец походил на него разве что лишь белой окладистой бородой.

- Вы к кому? - ненаходчиво спросил я.

Но старца мои вопросы волновали мало. Он молча прошел прямо к зеркалу, вернее к тому, что от него осталось. При этом он вел себя так, как будто в этой комнате был совершенно один. Пришлось даже прижаться к шифоньеру, иначе неожиданный гость просто столкнул бы меня со своего пути.